Вопрос, вынесенный в заголовок, не содержит ни капли высокомерия, иронии, презрения или чего-то подобного. Он абсолютно прям и ясен: что такое современный Иран? Каков его статус? Он – ядерная держава или нет? Или он околоядерная держава, способная (а значит, готовая) в какой-то момент изменить свой статус? Если это так, то когда это произойдет или может произойти?
Именно эти вопросы представляются базовыми, принципиальными в отношениях с Исламской Республикой Иран. Тем более, когда президент этой страны Сейед Эбрахим Раиси заявляет о намерении заключить соглашение о стратегическом партнерстве с Россией на 20 лет.
Стратегическое партнерство с кем? Согласитесь, что от того, является ли ваш партнер ядерной державой или нет, зависит качество, содержание этого партнерства.
Но на этот, самый главный вопрос, ответа как не было, так и нет. Визит Раиси не внес ясности.
Если не брать в расчет слова, звучащие много лет из Тегерана, о том, что ИРИ не обладает ядерным оружием, что ее ядерная программа носит исключительно невоенный характер, – нет никаких серьезных оснований полагать, что Иран не является ядерной державой. То есть, следует исходить из того, что атомные заряды у Тегерана есть, как и ракетные средства доставки их до цели. Соответственно, проблема заключается в том, когда, кем и в какой форме данный факт будет признан.
К этому выводу толкают следующие обстоятельства.
В начале января этого года в Вене возобновились переговоры о восстановлении Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД), известного как «ядерная сделка с Ираном» от 2015 года. И очень быстро – и неожиданно – от американских представителей прозвучали заявления о «прогрессе». Этот тезис был подхвачен иранцами и россиянами. Мол, лед тронулся…
Но тут же возник вопрос тайминга: Вашингтон настаивает на четких и обязательных сроках достижения окончательных договоренностей. Тегеран же стоит на том, что главное – качественное соглашение, а не сроки.
В целом, в этом нет ничего нового, спор об этом идет постоянно. Но на сей раз госсекретарь Э.Блинкен во всеуслышание заявил: от создания ядерного оружия Иран отделяют всего несколько недель; если за это время сделка не будет заключена, смысл в ней пропадет.
Подобное предупреждение звучало уже в конце прошлого года, когда в американской прессе были опубликованы прогнозы, в соответствии с которыми «в первом квартале» 2022 года «прорыв Ирана к ядерному оружию начнет приближаться к пределу погрешности».
Иными словами, в течение «первого квартала», то есть в ближайшие месяцы или даже недели США могут объявить Иран ядерной державой.
О каком же «прогрессе» тогда говорили американцы в Вене? Формально, исходя из предмета и логики переговоров, речь должна идти об отказе ИРИ от продолжения своей ядерной программы. Именно на этом вроде бы настаивают в Вашингтоне.
Но неужели кто-то может поверить в то, что Иран остановит (захочет или будет в состоянии остановить) программу, которая, по признанию самих американцев, находится на самой финальной стадии реализации? Столько времени, средств, усилий, жертв – и все перечеркнуть? Пусть даже в обмен на снятие санкций…
Кстати, о санкциях: Тегеран требует, чтобы обязательства по их снятию и невозобновлению были закреплены американским законом, ратифицированным в Конгрессе. Но это невозможно: США никогда не пойдут на законодательное ограничение свободы рук на мировой арене!
Значит, условия Ирана приняты быть не могут, равно как и условия американцев. Тогда в чем «прогресс»? В том, что стороны продемонстрировали готовность отказаться от крайних позиций и, по сути, вернуться к той форме СВПД, которая была принята в 2015 году и которая была сметена Д.Трампом?
Ответ на этот вопрос вряд ли следует искать в Вене, где переговоры между Тегераном и Вашингтоном ведутся не напрямую, а через посредников. Можно быть уверенным, что между ними существует и прямой канал связи, по-другому не бывает.
Так вот, в этом полностью закрытом формате действительно мог быть достигнут некий прогресс. И относится он, скорее всего, к тому, какую роль ракетно-ядерный Иран будет играть в регионе и мире. И, соответственно, в какой форме допустимо признать его ядерный статус: официально (как в случае с Пакистаном и Индией) или неофициально (как в случае с Израилем).
Что касается перспективной роли Ирана, то она может заключаться, в частности, в том, чтобы в «предъядерный» период замкнуть на себя долгосрочные стратегические интересы противников Америки – Китая и России – с тем, чтобы затем, войдя в ядерный клуб, начать управлять ими. Ведь уже сейчас ни одну проблему, ни один вопрос на Ближнем Востоке, в Афганистане, в Средней и Южной Азии, на Кавказе, на Каспии не решить без участия Исламской Республики. А когда она станет еще и ядерной – и подавно!
Если с этой точки зрения взглянуть, например, на китайско-иранское соглашение о стратегическом партнерстве, рассчитанное на 25 лет, то ситуация выглядит примерно так: Иран прочно занимает ключевую, критически важную позицию в реализации проекта «Один пояс, один путь». От него зависит, как пойдет ее реализация, как минимум, в Афганистане и Персидском заливе, на Каспии. Но нынешний Иран выступает здесь в качестве младшего партнера: Китай обязуется инвестировать сотни миллиардов, построить дороги, заводы, порты и т.д. и т.п.
Но в один прекрасный момент Иран становится ядерной державой. И тут же превращается в равноправного партнера, а по ряду позиций – старшего. Ведь это по его территории проходят и «пояс», и «путь», и в его силах влиять на их, скажем так, пропускную способность. Иными словами – держать Китай за горло. И эти силы ему даст атомное оружие.
Думается, схожую партию иранцы очень хотели бы разыграть и с Россией, предложив ей договор о 20-летнем стратегическом партнерстве, так усердно разрекламированный президентом Раиси в Москве: сперва бедный, но гордый и совершенно безъядерный Иран втягивает нас в систему долгосрочных обязательств, а затем резко меняет свое обличие и уже в качестве ядерной державы начинает диктовать свои условия.
Конечно, возникает вопрос: а причем тут Америка, заклятый враг Ирана? Тегеран и Вашингтон по определению не могут быть на одной стороне, играть в одной команде!
Те, кто так полагает, допускают огромную ошибку! Ведь Иран до Исламской революции 1979 года был ближайшим союзником США в регионе (наряду с Израилем). И смена режима с монархии на Исламскую республику ни в чем не умалила огромное геополитическое и стратегическое значение Ирана. Почти сразу после революции американская администрация наладила контакты с «ненавистным режимом аятолл»: хрестоматийным примером служит сделка «Иран – контрас», в рамках которой в ИРИ шли поставки американского оружия. И сегодня было бы верхом наивности думать, что страны, играющие в ядерные игры, не находятся в постоянном и прямом контакте друг с другом.
Следует помнить, что иранская военная атомная программа создавалась еще при шахе при активной поддержке Вашингтона. Она должна была создать ядерную угрозу Советскому Союзу с южного направления. Исламская революция сорвала эти планы, но что принципиально изменилось в наши дни? Иран сохранил свое стратегическое значение на южных рубежах безопасности России. Для кого ядерный Иран станет угрозой? Для США или России? Ответ очевиден…
Одного этого достаточно для того, чтобы по-иному оценить двадцатилетний сериал под названием «Не дадим Ирану обзавестись атомной бомбой!» Все бесконечные переговоры, санкции, угрозы, ультиматумы со стороны США и Запада привели к тому, что Иран стал-таки и ядерной, и ракетной державой (даже если до заветного рубежа остались считанные недели). И, как и прежде, в этом своем качестве он должен быть – и неизбежно будет – угрозой для России.
Конечно, эта роль весьма интересна и отнюдь не противна традиционной иранской политике. Напротив, перспектива почувствовать себя грозным львом, готовым нанести удар по северному медведю, от которого Иран терпел столько унижений в прошлом, наверное крайне притягательна для Тегерана. Но там правят очень умные и опытные люди, понимающие, что в одиночку играть такую роль, даже с ядерной дубинкой в руках, самоубийственно. Нужны союзники из «высшей лиги».
При шахе ими были американцы, а до них – британцы. Сегодня американцы ведут дело таким образом, что от них можно рассчитывать лишь на признание ядерного статуса. Союз же с «режимом аятолл» невозможен.
А вот британцы – вполне подходящая компания. Постоянный член СБ ООН, старая ядерная держава, бывший ближайший союзник Тегерана и в то же время прямой представитель США. И весьма немаловажный довесок: после выхода из ЕС Лондон создает по всему миру торгово-экономические партнерства, реализуя концепцию «глобальной Британии». И начал он этот процесс с арабских государств Персидского залива, с которыми были заключены многомиллиардные сделки.
Иран, его рынок, экономический и технологический потенциал, не может не привлекать к себе британцев. И они были среди тех, кто очень выгодно использовал возможности, открывшиеся было в период действия СВПД. Не придется удивляться, если именно Лондон и стоял у истоков того оптимизма, что охватил участников венских переговоров в январе. Там могли предложить такой рецепт: США указывают сроки, в которые Иран должен подготовиться к тому, что его объявят ядерной державой. Переговоры в Вене к тому моменту заводятся в тупик. США хлопают дверью, вводят некий санкционный режим, но не доводят дело до полной изоляции ИРИ от Запада, оставляя лазейки. Которыми тут же начинают пользоваться британцы – напрямую или через близких арабских и азиатских посредников.
Лондон же убеждает арабских соседей Ирана смириться с его новым статусом – и дает им свои гарантии безопасности в виде постоянного британского военного присутствия в регионе в тесном взаимодействии с Израилем. При этом убеждая арабов (и не голословно) в том, что ядерное оружие Ирана – это не угроза им, но средство сдерживания России и Китая.
Таким ли образом или как-то иначе, но Запад (прежде всего, англо-американцы) намерены легализовать ядерный статус Ирана, вероятно, уже в текущем году.
Но, как представляется, Иран это не совсем устраивает. Ему пока комфортнее существовать и действовать в формате, опробованном израильтянами: всем известно, что ядерное оружие у Тель-Авива есть, но ни он сам и никто в мире не говорит об этом, не подтверждая и не опровергая данного факта. Не вдаваясь в детали, предположим, что Тегеран отнюдь не спешит взваливать на себя бремя ответственности, соответствующее ядерному статусу.
И тут, как представляется, принципиально важна позиция России. Если Москва поддастся на уговоры заключить долгосрочное стратегическое партнерство с ИРИ, это откроет перед иранцами двери ядерного клуба: они добьются международного веса, соответствующего этому статусу.
Но, похоже, Кремль не торопится, прекрасно понимая, что Тегерану доверять нельзя. Следует терпеливо дождаться того момента, когда Иран сам признает, что он такое: ядерная или неядерная держава и, соответственно, каковы его роль и ответственность.
А до тех пор следует держать иранцев под пристальным вниманием и в Сирии, и на Кавказе, и в Средней Азии, не допуская слишком сильного сближения его с крупными региональными игроками, в частности, с Турцией. А главное – не оставить никаких сомнений в том, что Россия имеет все возможности для обеспечения своей безопасности на иранском направлении. Помнится, в 2015 году Каспийская флотилия нанесла удар крылатыми ракетами «Калибр» по территории Сирии. Это была самая убедительная демонстрация.
Фото: fdd.org