О контурах российско-иранского стратегического партнерства
Российский МИД заявил о полной готовности текста договора о всеобъемлющем стратегическом партнерстве с Ираном. Документ планируется подписать на саммите БРИКС в Казани в октябре.
Решение о разработке этого стратегического соглашения было принято по итогам визита в Москву покойного президента ИРИ Эбрахима Раиси в январе 2022 года, то есть еще до начала российской СВО на Украине, до «Потопа аль-Аксы» и войны в Газе, словом — до того, как мир неузнаваемо и необратимо изменился. Возможно, именно поэтому потребовалось так много времени и усилий, чтобы привести планы российско-иранского стратегического партнерства в соответствие с новыми геополитическими сдвигами. Тем не менее представляется, что основные, базовые контуры отношений Москвы и Тегерана на длительную перспективу определяются прежде всего константами их национальных интересов, а не изменениями в мировом балансе сил. Эти изменения важны, поскольку потребовали актуализации, нового четкого артикулирования национальных интересов двух соседних государств, которые, как представляется, отнюдь не идентичны.
О чем может идти речь?
Для России абсолютным приоритетом являются гарантии того, что Иран не станет источником угроз на южном направлении: на Кавказе, Каспии, в Средней Азии. Это — константа российской политики с царских времен. В наши дни она обрела новый, более широкий смысл, поскольку Иран стал ракетно-ядерной державой. Это означает, что связанные с ним угрозы (вернее, риски) проецируются уже и на собственно российскую территорию (недавняя массированная атака иранских ракет и дронов на Израиль это подтверждает).
В царские и советские времена потенциальная иранская угроза купировалась договорами, дававшими право России/СССР вводить войска в северную часть Ирана: англо-русское соглашение от 1907 года, советско-иранский договор о гарантии и нейтралитете от 1927 года. Во время Второй мировой войны по советско-британскому соглашению от 1941 года на территорию Ирана были введены советские и английские войска (соответственно, в северную и южную части страны). Тегеран принудили признать оккупацию годом позже, и только в 1946 году советские войска покинули северный Иран.
Этот период оставил в иранском сознании глубокий антироссийский след; до сих пор очень многие иранцы видят в нашей стране потенциального агрессора. Этот фактор (наряду с рядом чисто военных, технических, политических) делает невозможным создание механизма гарантий от потенциальных иранских угроз на прежних основаниях. Упрощенно говоря, сегодня Россия не имеет возможности оккупировать часть Ирана для обеспечения своих интересов безопасности.
Значит ли это, что мы рискуем оказаться беззащитными перед лицом рисков, исходящих от Ирана? Скорее нет. Стоит вспомнить, как в 2015 году, в разгар войны в Сирии, корабли российской Каспийской флотилии нанесли удар крылатыми ракетами по позициям террористов в САР. Тогда наши «Калибры» прошли над территорией Ирана. Есть все основания полагать, что продемонстрированный таким образом российский потенциал был правильно оценен иранскими стратегами.
И тем не менее нельзя недооценивать огромные успехи иранцев в разработке все новых и новых видов ракетного и беспилотного оружия. Одних надежд на то, что Тегеран не обратит его против интересов России, недостаточно. Необходимы четкие, юридически обязывающие гарантии, непременно подкрепленные реальными угрозами ответных действий. Очень хочется верить, что таковые содержатся в новом стратегическом соглашении.
Вторым приоритетом для России в отношениях с ИРИ видятся гарантии того, что Москва не будет втянута в возможные иранские силовые действия, будь то противостояние или даже война с Израилем, с арабскими странами, с Турцией. Такие риски реальны, поскольку Тегеран ведет активную игру на многих досках, направленную на формирование нового баланса сил на Большом Ближнем Востоке. Следует учитывать, что иранские стратеги великолепно освоили приемы непрямых действий, провокаций и т.п. и вполне могут смотреть на Россию как на некий «кинжал», которым можно грозить несговорчивым партнерам-противникам.
Очевидно, что для России совершенно неприемлемо быть объектом манипуляций. Однако нельзя забывать, что взаимодействие с Ираном является одним из основополагающих условий эффективности нашей стратегии на Ближнем Востоке в частности и на глобальной арене в целом. Это означает, что Москва заинтересована в расположении Тегерана очень сильно. Если рассуждать в логике глобального противостояния России с коллективным Западом или с США, то Иран выглядит как наш естественный союзник (и этот его имидж старательно взращивается). Но думается, что было бы ошибкой полагать, будто нынешняя антизападная позиция Ирана вечна и неизменна. Тегеран исходит исключительно из собственных интересов и может изменить направление своей политики в любой момент, если сочтет это выгодным. А в том, что Запад был бы, мягко говоря, не прочь заполучить ракетно-ядерный Иран в качестве антироссийского плацдарма на южном направлении, сомневаться не приходится.
Отсюда вывод: Иран располагает потенциально эффективным рычагом давления на Россию — угрозой перехода в противоположный лагерь. И эту угрозу он вполне может применить, чтобы попытаться вовлечь Москву в какую-либо военную авантюру.
Третьим приоритетом для России видится получение выхода к Индийскому океану (к Заливу и Аравийскому морю), в идеале — с оборудованием там своих военных баз (хотя бы одной). Отчасти эта задача решается: имеется в виду МТК «Север-Юг», открывающий для Москвы тот самый путь «к теплым морям», который нам так долго и так успешно мешали наладить англосаксы (см. эпопею «Большой игры»).
Этот коридор представляется выгодным обеим сторонам. Но он едва ли даст России повод и возможность разместить на иранской территории собственную инфраструктуру безопасности. Даже информация о космодроме вблизи Чабахара, который строится с помощью России, не позволяет делать вывод о готовности Ирана предоставлять свою территорию для российских баз. Ведь это потребует изменения Конституции, и мы уже были свидетелями того, как Тегеран закрыл для наших ВКС военный аэродром Хамадан. Помнится, в России тогда шумно негодовали. Конечно, Россия может получить в свое распоряжение ключевые иранские аэропорты и морские порты двойного назначения, но ведь может и не получить...
Следует указать на еще одну важную деталь, способную осложнить решение этого вопроса: позицию России по проблеме спорных островов в Заливе. Как известно, ИРИ и ОАЭ оспаривают друг у друга принадлежность трех островов (Абу Муса, Большой и Малый Томб). За последний год Тегеран неоднократно выражал свое неудовольствие позицией Москвы, которая, по сути, отказывалась от однозначного признания иранской принадлежности островов и, напротив, выступала на стороне ОАЭ по этой проблеме. Не придется удивляться, если ИРИ поставит вопрос ребром и потребует от РФ определиться. Как бы там ни было, но трудно представить, чтобы иранские власти согласились допустить базирование (в той или иной форме) на своей территории вооруженных сил государства, не признающего территориальной целостности ИРИ (как ее понимают сами иранцы).
Наконец, нужно учитывать, что Залив и развитие отношений с его арабским берегом является приоритетом для нового президента Ирана Масуда Пезешкиана. Поэтому едва ли Тегеран будет готов допустить в этот регион новых внешних игроков, тем более, что уже долгое время иранские стратеги настаивают: проблемы Залива должны решаться исключительно прибрежными государствами, без какого-либо вмешательства извне.
Из всего этого очевидно, что всеобъемлющее стратегическое партнерство между Россией и Ираном — проблема крайне непростая и вряд ли может быть решена на основе одного лишь документа, пусть и «большого». Тем отраднее видеть, что подписанию такого документа предшествовал целый ряд шагов, создавших весьма разветвленную и, будем надеяться, прочную базу: Иран стал членом ШОС (в 2023 году), БРИКС (с начала 2024 года), заключил соглашение о свободной торговле с ЕАЭС. Плюс к этому в самое последнее время были заключены российско-иранское соглашение по газу (рассчитанное на 30 лет и способное превратить Иран в газовый хаб), а также валютное соглашение (которое позволяет интегрировать национальные платежные системы и обеспечить ликвидность национальных валют).
Таким образом, можно утверждать, что российско-иранское стратегическое сотрудничество уже сейчас опирается на солидную основу и во многом гарантировано взаимовыгодными экономическими связями и многосторонними договоренностями. К этому следует добавить, что отношения по линии Москва-Тегеран встраиваются в систему отношений Пекин-Тегеран (КНР и ИРИ уже заключили 25-летний договор о всестороннем сотрудничестве) и Москва-Пекин: уместно вспомнить, что в совместном заявлении лидеров РФ и КНР от 16 мая 2024 года отдельно сказано об активном взаимодействии «в интересах укрепления безопасности в районе Персидского залива».
Это позволяет с оптимизмом смотреть на перспективы нашего партнерства с Ираном. Но очень многое будет зависеть от стабильности геополитической стратегии Исламской республики.