Африка

Все ставят на черное

Африканский континент становится центром внимания крупных мировых игроков Государственный секретарь США закончил африканское турне – второе за последние два года. Буквально за несколько дней до него в Африке побывали президент Франции Эмманюэль Макрон и министр иностранных дел России Сергей Лавров. Практически все наблюдатели сходятся во мнении, что турне Блинкена должно стать противовесом этим переговорам. А в стратегическом плане – усилением позиции США на континенте. Считается, что администрацию Трампа Африка практически не интересовала и многое было упущено. И в политике, и в экономике. Россия начала достаточно серьезное сотрудничество с Суданом. На побережье Красного моря, в Порт-Судане, строится база ВМФ, которая в двустороннем соглашении называется пунктом материально-технического обеспечения наших военных кораблей в этой стране. Военные эксперты считают, что база может одновременно принять до 300 человек и 4 судна, включая крейсер «Петр Великий». Соглашение подписано сроком на 25 лет с последующим автоматическим продлением на периоды по 10 лет. Франция тоже не теряется. TotalEnergies уже вовсю работает на новом месторождении в Намибии. О нем поподробнее. Эта страна станет вскоре нефтяным Эльдорадо Африки. А пока она даже не считается экспортером углеводородов уровня Анголы или Ливии. Но на севере страны, на границе с Ботсваной и Анголой, работает месторождение Каванго. Там обнаружено гигантское количество нефти – 1 миллиард баррелей. Каванго, похоже, стало крупнейшем в мире нефтегазовым месторождением, открытым за последние годы. Это еще не всё. В океане, на уровне устья Оранжевой реки, которая разделяет ЮАР и Намибию, обнаружены залежи еще как минимум 3 миллиардов баррелей. Правда, лежат они достаточно глубоко, но современные технологии позволяют достать их и оттуда. Во всяком случае, эти технологиии есть у французов. TotalEnergies владеет 40 процентами концессии, QatarEnergy принадлежит 30, Британскому Impact Oil and Gas – 20 и намибийскому NAMCOR – 10 процентов. Американский Exxon Mobil к дележу офшорного месторождения Венера, так его назвали, опоздал, но продолжает поиски по соседству, на шельфе на уровне ЮАР. Хотя там уже вовсю работает англо-голландская Shell, объявившая об открытии 300 миллионов баррелей. К слову, первая столица африканского турне Блинкена – Претория. Темой переговоров Блинкена и министра иностранных дел ЮАР Наледи Пандор было обозначено «обсуждение развития мировой геополитики в контексте последних и текущих изменений». Южная Африка считалась близким союзником США, но страна неожиданно для Запада решила не присоединяться к оценке конфликта на Украине и заняла скорее нейтральную позицию. Более того, в ООН при голосовании по франко-мексиканской резолюции, осуждающей Россию, она предложила свой вариант, с более мягкими и обтекаемыми формулировками, а при голосовании воздержалась. Фонтех Акум, ведущий аналитик южноафриканского Института изучения вопросов безопасности, считает, что визит Блинкена «должен помочь перетащить Южноафриканскую Республику ближе к западному лагерю, а значит, США после принятия новой африканской стратегии будут стремиться приложить к этому максимум дипломатических усилий». Госсекретарь США практически на всех пресс-конференциях повторял, что «страны Африки играют главную роль в геостратегии, в решении самых горячих проблем нашего времени и в продвижении открытой и стабильной системы международных отношений». И еще одна цитата госсекретаря: «Мы прежде всего хотим настоящего партнерства между Соединенными Штатами и Африкой. Нам не нужны разбалансированные отношения на уровне простых транзакций». Понятно. Пока, может, действительно в силу того, что до Африки у Штатов не доходили руки, их отношения с «черным континентом» сами по себе не улучшались. В Эфиопии или Судане и других странах призывы к демократии не находили ответа или хотя бы интереса ни у руководства, ни у населения. И даже традиционные африканские «друзья Америки» призадумались об устойчивости их отношений после ухода Штатов из Афганистана. Президент Байден вдруг заговорил о том, что Африка – «особенное место, place of prominence» во внешней политике США и должна занять его наравне с Европой, Ближним Востоком, Азией и Латинской Америкой. И все от того, что в Белом доме поняли, что упускают Африку. Потому что место гранда на континенте на самом деле занимает Китай и делает это, потихоньку, как он любит и умеет, уже пару десятилетий. Повторимся, Блинкен стал летать в Африку каждый год. В прошлый раз, в 2021-м, он посетил Кению, Нигерию и Сенегал. В Найроби прямо из аэропорта его кортеж двигался по новейшей скоростной автостраде с гигантскими развязками. Сделанной и профинансированной Китаем. В Абудже невозможно не заметить гигантское здание Китайской торгово-промышленной палаты в Нигерии. Оно такое огромное – неспроста ведь. А если бы он покинул столицу Сенегала Дакар на 10 дней позже, то застал бы крупнейший в истории континента китайско-африканский форум, посвященный торговле и инвестициям. «Наша цель, – говорил Блинкен в Сенегале, – не заставить наших партнеров выбирать именно нас, а предоставить им варианты выбора. И когда их много, люди принимают правильное решение». Министр иностранных дел Нигерии Джефри Оньеама согласен с такой постановкой вопроса: «У нас есть предложения и есть из чего выбрать лучший вариант. Огромные возможности предоставляют китайцы. Я имею в виду, что они осваивают гигантские проекты и в инвестициях, и в создании инфраструктуры. Мы можем и будем работать с теми, кто предоставляет лучший вариант по конкурентоспособным ценам. Но во многих случаях это и есть китайцы».

Марокко и Алжир: битва за Западную Сахару откладывается?

Обстановка на «Крайнем Западе» арабского мира – в Магрибе – остается стабильно напряженной. Как мы уже отмечали, между двумя основными региональными игроками – Марокко и Алжиром – продолжается латентный конфликт за Западную Сахару (ЗС). Стороны постепенно повышают ставки, однако намерения переводить конфликт в активную, военную фазу ни у кого из них нет. Несмотря на то, что принципиальных изменений в ситуации нет, тем не менее бурные события этого года внесли некоторый коррективы. Во-первых, как мы и предполагали, Алжир взял курс на решительное наращивание военного потенциала и его демонстрацию. Сенсацией стал военный парад 5 июля (первый с 1989 года), в день 60-летия независимости АНДР. На нем было показано множество нового оружия и техники, приобретенной у России, Китая, других стран. Тем самым был поддержан имидж алжирской армии как сильнейшей в регионе. Во-вторых, в регионе продолжает углубляться поляризация: Алжир все больше отходит от США и американских союзников в Европе (Франция, Испания) и укрепляет связи с Россией, а Марокко, наоборот, наращивает взаимодействие с Вашингтоном, Парижем, Тель-Авивом, тогда как отношения с Москвой ухудшаются. Так, появилась информация о том, что российская сторона попросила перенести место проведения форума «Россия – Арабский мир» из Марракеша в Каир. Эта, казалось бы, незначительная деталь расценивается марокканцами как свидетельство пренебрежения к ним, особенно учитывая, что форум в Марракеше должен был состояться еще в 2020 году. Пожалуй, самые интересные изменения произошли в связи с нарастающим «европейским энергетическим голодом». В условиях отказа от российской нефти резко возрос интерес к поставкам алжирских углеводородов. При этом надо иметь в виду, что Алжир перекрыл газопроводы, идущие в Марокко и Испанию (так он наказал Мадрид за поддержку марокканской позиции по ЗС). И тут же начались переговоры о закупке алжирского газа Италией. Подписанные с Римом документы практически гарантируют, что итальянцы не пойдут по стопам Испании и не станут на сторону Рабата в споре за Западную Сахару. Вполне вероятно, что от опрометчивых шагов воздержатся и другие члены ЕС. В результате Алжир может достаточно уверенно полагать, что единой промарокканской позиции в Евросоюзе не будет. Марокканцы приняли этот вызов и выступили с проектом строительства подводного газопровода, который должен пройти вдоль африканского побережья от Нигерии до Гибралтара и дальше на Иберийский полуостров. По задумке Рабата, эта затея должна обеспечить ему лояльность практически всей Западной Африки, а также усилить симпатии к нему со стороны Европы. Но этот проект представляется столь же фантастичным, сколь и дерзким. Специалисты полагают, что он неокупаем, особенно с учетом специфики газодобычи в Нигерии. Со своей стороны Алжир выдвигает альтернативу – проложить из той же Нигерии трубопровод через Сахару, выведя его в Европу на близких ему Апеннинах. Хотя эта идея имеет более долгую историю и, соответственно, лучше обдумана и просчитана, перспективы ее реализации так же упираются в Нигерию и ее нефтегазодобывающую отрасль. На которую ни Алжир, ни Рабат – пока – влиять не в состоянии. И это – не говоря уже о возможных сложностях при получении права на прокладку трубы через территорию Нигера (союзника Франции, которая на нынешнем историческом этапе вновь является заклятым врагом Алжира). Во всем этом нет ничего принципиально нового, кроме, пожалуй, попыток Марокко использовать энергетическое «оружие»: до сих пор на этой доске королевство не играло. Однако Рабат, насколько можно судить, намерен активизировать работу по раздуванию сепаратистских тенденций внутри Алжира. Мы уже упоминали о Кабилии: Рабат заявил о своей готовности признать независимость этой зоны берберских племен на севере Алжира. Но на этом дело не заканчивается. Вполне можно ожидать, что Марокко обновит свои претензии на алжирский Тиндуф, который марокканцы называют «Восточной марокканской Сахарой». Хотя темы Кабилии и Тиндуфа тоже отнюдь не новы в отношениях между двумя магрибинскими соседями, тем не менее в нынешних условиях они могут «заиграть новыми гранями». Дело в том, что марокканцев могут поддержать или даже «поощрить» их старые (США, Франция) и новые (Израиль) союзники. Вполне можно представить, что поляризация Африки, которая разворачивается все последние годы, захватит и Магриб. Ведь борьба за влияние на Черном континенте усиливается (о чем можно судить хотя бы по совпавшим по времени африканским турне главы МИД РФ С. Лаврова и президента Франции Э. Макрона), и глобальные игроки не смогут обойти вниманием столь влиятельные государства, как Марокко и Алжир. Едва ли США, Франция и Израиль откажутся от попыток дестабилизации российского стратегического союзника Алжира, и марокканские планы ослабить противника за счет инспирирования сепаратизма в Кабилии и Тиндуфе придутся здесь как нельзя кстати. Если это так, то перед другими участниками игры – Россией, Турцией, Ираном – встают новые проблемы. Достаточно ясно, что Москва займет твердую позицию в защиту единства и стабильности АНДР. Не исключено, что Турция также будет против нагнетания обстановки: содействие Алжира необходимо ей для уверенного обустройства в Ливии. К тому же Анкара вряд ли оставила планы по сотрудничеству с Алжиром в споре с израильско-греческими проектами по прокладке трубопроводов из Леванта в Европу по дну Средиземного моря: можно быть уверенным, что Алжир будет противодействовать любым инициативам Тель-Авива на этом направлении. Что касается Ирана, то его африканская политика пока не отличается особой активностью; по крайней мере, она несравнима с активностью, например, Турции. Но думается, что уже в ближайшее время мы сможем наблюдать наступление Тегерана на этом направлении, и Алжир, занимающий последовательно антиизраильскую позицию и стоящий в оппозиции к арабским монархиям Залива, является его естественным союзником. Марокко же, согласившееся на нормализацию с Еврейским государством, напротив, оказывается в стане врагов. Остается Китай. Пекин, подобно Вашингтону, признал суверенитет Рабата над Западной Сахарой. Однако сделано это было из чисто прагматических соображений: Марокко является важной частью проекта «Один пояс, один путь», его конечной точкой на берегу Атлантики. Скорее всего, свое признание марокканских прав на ЗС китайцы дали именно учитывая этот фактор. Вместе с тем Китай едва ли согласится поддерживать Рабат в разжигании сепаратизма в алжирских провинциях, тем более – с учетом претензий к ним со стороны королевства. Напротив, КНР будет с выгодой для себя продавать оружие алжирцам. Дружественные связи с ними всегда могут быть использованы для торговли с марокканцами…

Генералы вечной карьеры

Хунты стран Западной Африки, похоже, не собираются уходить На Мали, Гвинею и Буркина-Фасо меньше, чем за два последних года, свалилось четыре переворота. Сообщество государств Западной Африки, ECOWAS (Экономическое сообщество стран Западной Африки), напугано, и неспроста, перспективой того, что пример может оказаться заразительным. Организация пытается всеми способами подтолкнуть засидевшихся в креслах генералов к передаче власти демократическим правительствам, не исключая при этом и принудительные меры. Как правило военные, приходя к власти, объявляли, что они тут ненадолго. Буквально навести в стране порядок. Полковник Мамади Думбуя руководит Гвинеей с сентября 2021 года. Этот удивительный персонаж был назначен бывшим президентом Конде командующим войсками спецназа. Для этого его вызвали из-за границы и дали звание подполковника. Причем до этого в гвинейской армии он вообще не служил, но история знает подобные примеры. Образование Думбуя получил во Франции, в Иностранном легионе, потом появлялся то в Израиле, то в Сенегале и Габоне. Женат на француженке, отец троих детей, за что его зовут «нетипичным военным». Как водится в регионе, он же и свергнул назначившего его президента страны Альфа Конде. Прежде всего он пообещал вернуть Гвинее гражданскую власть. Для начала к разговору были приглашены политические деятели и представители гражданского общества страны. Была выработана «Хартия переходного периода», в программе которой значится разработка новой Конституции и проведение «свободных, демократических и прозрачных выборов». При этом никто из участников переходного процесса – ни военные ни гражданские – не имеет права выставляться на будущих выборах любого уровня. Никакого пересмотра условий не допускается. А то вот предыдущий президент внес поправку, позволявшую ему баллотироваться на третий срок, что вызвало волнения в стране. В тексте бессчетное количество раз поминаются права человека и обещается, что во всех органах власти будет как минимум треть женщин. И никакой «охоты на ведьм». Но пока это царство демократии не наступило, полковник Думбуя руководит Национальным комитетом примирения и развития. Он же стоит во главе Национального совета переходного периода, это законодательный орган. Он же назначает премьер-министра из гражданских. При этом в Хартии ничего не говорится о, собственно, продолжительности переходного периода. Она «определится в результате соглашения живых сил нации и Национального комитета примирения и развития», – говорится в тексте. Потом появилось уточнение – полуофициально прозвучала цифра «три года». Но ECOWAS посчитало, что это, пожалуй, долго, а вот 24-х месяцев будет вполне достаточно. И в этом случае Гвинея сможет избежать таких жестких санкций, какие были введены против Мали, например. О дальнейших политических амбициях нынешнего лидера пока ничего не известно. Сами гвинейцы его не то, чтобы поддерживают, а скорее надеются, что обещания сбудутся. Такие же осторожные пожелания высказывает и Запад. Но куда приведет страну этот переходный период, не очень понятно. Освальд Панаду, политолог и эксперт в области международных отношений на страницах издающегося в Париже журнала «Молодая Африка» пишет: «Обещания военных, не подготовленных к руководству государством, всегда разбиваются о скалы суровых политических реалий». Очень схожая ситуация в Буркина-Фасо. Местная хунта свергла действовавшего президента в результате народных волнений, то есть по просьбе трудящихся. Подполковник Поль-Анри Сандаого Дамиба, ставший во главе государства, был конкретен: переходный период продлится три года, конституционный порядок будет восстановлен в 2025 году. Пока у власти буду находиться я. Хартия переходного периода, как и в случае с Гвинеей, была выработана при участии партий, профсоюзов, представителей гражданского общества, молодежи, женщин и жертв джихадистов. Но как проводить демократические выборы? Особенность этой державы состоит в том, что даже по официальной статистике 40 процентов ее территории не контролируется государством. С 2015 года в Буркина-Фасо хозяйничают группировки Аль-Каиды и Исламского государства*. Результат – тысячи погибших и почти 2 миллиона беженцев. К слову, и сам январский переворот был протестом против бездействия властей, отсюда и «просьбы трудящихся». Но ECOWAS не приняло во внимание эти, казалось бы, справедливые народные требования. Участие Буркина-Фасо в организации было приостановлено, поскольку к власти пришли военные, а они, как считает ECOWAS, не всегда спешат передавать власть. Тем не менее, организация согласилась с положением Хартии, в котором указано, что премьер-министр будет обязательно гражданским, переходное правительство будет состоять из 25 министров и ни глава кабинета, ни эти министры не смогут выдвигать свои кандидатуры в будущие органы власти. После подписания Хартии начались переговоры ECOWAS с буркинийцами и в результате удалось снизить срок переходного периода до двух лет, так что ждать осталось теоретически до 2024 года. В Мали одним путчем не обошлось. Никаким обещаниям перемен тут не поверили. Подписанное Мировое соглашение 2021 года, измождённое политической борьбой и отсутствием каких-либо гарантий безопасности народа, находится на стадии последнего вздоха. Новое правительство должно было по идее ослабить роль военных в руководстве страной. Но просуществовало всего несколько часов. События развивались как в кино. Бывший премьер успел сказать по телефону агентству Франс Пресс: «Могу подтвердить, что ко мне пришли люди Гойты, чтобы отвезти меня в его резиденцию». На этом разговор прервался короткими гудками, премьер до сих пор в лагере, а Гойта стал вице-президентом на переходный период. И все же в последнее время ECOWAS удалось добиться некоторых подвижек в переговорах с Бамако. Выборы президента состоятся в 2024 году, то есть изначально объявленный пятилетний переходный период уже не актуален. Остается убедить малийцев в том, что главой государства не может быть военный. Тут пока есть разногласия. В новое правительство, причем на два ключевых поста, – министерства обороны и безопасности – назначены два персонажа, считающихся «умеренными». Иначе говоря, «меньше других участвовавших в путче 2020 года». Все это позволило ECOWAS смягчить финансовые и экономические санкции, введенные против Мали. Однако военные все равно составляют большинство в руководстве всех уровней. Мали превращается в центр джихадизма в Западной Африке, тем более что французы объявили о завершении своей операции «Бархан» и выводе своих подразделений. Даже после появления слабых признаков хоть какого-то движения, Эммануэль Макрон пока предпочитает держать дистанцию и воздерживаться от комментариев. * Организации, запрещенные в РФ

Алжир – стратегическая ставка России

В начале апреля министр иностранных дел России Сергей Лавров анонсировал скорый визит в Алжир. «У нас говорят «лучше поздно, чем никогда». Но буду исходить из Вашей логики «чем скорее, тем лучше», - сказал он своему алжирскому коллеге Рамтану Ламамре, находившемуся в Москве в составе делегации Лиги арабских государств (ЛАГ). Эти слова достаточно ясно указывают на то, что России и Алжиру нужно срочно обсудить весьма важные вопросы, требующие координации усилий. Причем Россия уже давно готова к этому («лучше поздно, чем никогда»), а Алжир только сейчас «дозрел» и нуждается в быстрых решениях («чем скорее, тем лучше»). Думается, что речь идет о выработке новой программы действий на целом ряде направлений, по сути – совместной стратегии на предстоящий период. Важнейшей проблемой для Алжира является соперничество с Марокко за лидерство в Магрибе. За последние месяцы ситуация здесь претерпела существенные изменения. Так, Рабат добился признания своего суверенитета со стороны видных европейских игроков, прежде всего – Испании, которая изначально вовлечена в решение проблемы Западной Сахары. Мадрид резко изменил свою позицию и в начале марта одобрил марокканский план автономии западносахарских провинций в составе фатимидского королевства. Это закономерно привело к отзыву алжирского посла из испанской столицы, а также оказало в целом негативное влияние на общее состояние отношений Алжира с Европой. Ведь никто из европейцев не выступил с осуждением испанского демарша. Столь же негативно развивались и отношения Алжира с США. В конце марта страну посетил глава Госдепартамента США Энтони Блинкен, совершавший турне по региону. При этом организация его визита была воспринята здесь почти как оскорбление: Блинкен прилетел в Алжир из Рабата и улетел туда же всего через шесть часов, тогда как на марокканской территории дважды переночевал. Этот жест красноречивее любых слов говорит о приоритетах американской политики в регионе. Действительно, Рабат получил от США заверения в стабильности поставок новых вооружений; кроме того, к усилиям по поддержке марокканского военного потенциала подключился Израиль. Все это не оставило у Алжира сомнений в том, что новая эскалация в Магрибе неизбежна и, следовательно, нужно срочно наращивать собственные мускулы. К этому же подталкивает и развитие ситуации вокруг алжирских границ. По сути, страна оказалась в кольце нестабильности: на западе – Марокко и Западная Сахара, на востоке – Ливия, на юге – Мали, где французы своей операцией «Бархан» разворошили осиное гнездо исламистских террористов и туарегских повстанцев, и Нигер, куда те же французы переместились после своего позорного изгнания из Мали и где можно ожидать повторения того же сценария. В этих сложных условиях Алжир не имеет возможности обратиться к своему, казалось бы, наиболее естественному партнеру – Парижу. Отношения с бывшей метрополией находятся в скверном состоянии из-за неуместных, по мнению алжирцев, и неуклюжих попыток Франции вспомнить о своем былом господстве в Африке. В Алжире – равно как и в Мали – эти потуги были восприняты с крайним раздражением, которое едва ли будет преодолено в скором времени. На этом фоне Россия выглядит как единственный надежный и проверенный временем союзник, сотрудничество с которым позволяет Алжиру быть уверенным в своих силах перед лицом множества стоящих перед ним вызовов. Вряд ли является случайностью, что буквально накануне визита в Алжир Энтони Блинкена в Москве прошли переговоры между руководством алжирской разведки Нуреддином Макри и секретарем Совета безопасности России Николаем Патрушевым. При этом стороны «подтвердили неизменный характер отношений стратегического партнерства между Россией и Алжиром». Важнейшей составляющей этого партнерства являются поставки российских вооружений, благодаря которым Алжир располагает самой мощной в североафриканском регионе армией. Объем военно-технического сотрудничества между странами измеряется миллиардами долларов и есть все основания полагать, что они будут расти. Динамика ситуации вокруг Западной Сахары не оставляет Алжиру иного выбора. Новым направлением взаимодействия в сфере безопасности становятся совместные учения военных двух государств. Впервые они прошли в прошлом году на российской территории. В ноябре текущего года состоятся вторые подобные маневры, уже в Алжире. Хотя они носят пока ограниченный характер, тем не менее такие учения способны внести существенный вклад в создание антитеррористического барьера на восточных и южных рубежах страны. В нынешних условиях крайней нестабильности мировых рынков из-за санкционной войны, развязанной Западом против России, особое значение приобретает сотрудничество и на двух других важных направлениях, а именно: в энергетической и продовольственной сферах. Поскольку ЕС вознамерился отказаться от импорта российских энергоносителей, перед ним возникла проблема их замещения, прежде всего, за счет поставок из стран Ближнего Востока и Северной Африки, расположенных недалеко от Европы. Американцы взяли на себя работу по убеждению арабов включиться в санкционную войну против РФ и нарастить добычу и экспорт в Европу нефти и газа. Но, как ни удивительно, они не встретили понимания даже у своих, казалось бы, ближайших союзников на Аравийском полуострове. Некоторые надежды возлагались на Иран, с которым Вашингтон готов был перезаключить «ядерную сделку». Но и этот номер не прошел. Оставался Алжир. Думается, в Вашингтоне прекрасно понимали, что его уговорить не получится, причем не только из-за его традиционной симпатии к России, но и по причине острых геополитических разногласий по поводу Западной Сахары. Однако Энтони Блинкен в ходе своего визита сделал такую попытку – видимо, ради очистки совести – и получил отказ. Правда, Алжир не против заработать хорошие деньги на сложившейся конъюнктуре: буквально на днях Италия заключила с ним контракт на поставки нефти, призванные смягчить последствия европейского эмбарго на «черное золото» из России. Не исключено, что это как-то поможет итальянцам, однако «энергетического голода» Европы Алжир точно не в состоянии утолить, даже если бы и попытался. Таким образом, складывается ситуация, при которой доходы от нефтегазового экспорта Алжира многократно выросли и, скорее всего, будут расти в обозримой перспективе. При этом он будет поддерживать выгодный для России баланс мирового энергорынка, при котором Европа не получает никаких реальных надежд на успех своей блокады российских углеводородов. Эта позиция, по-видимому, будет по достоинству оценена в Москве, благодарность которой может выразиться в предоставлении поистине бесценной помощи на самом актуальном на сегодняшний день направлении – продовольственном. Ведь, как теперь совершенно ясно, события вокруг Украины запустили механизм мирового продовольственного кризиса, который больнее всего ударит по арабским и африканским странам. Алжир – не исключение. Конечно, степень его зависимости от импорта зерна не так велика, как, например, у Египта. Тем не менее сколь-нибудь продолжительный дефицит базовых продуктов питания неизбежно подорвет социально-политическую стабильность и возродит призрак «арабской весны», с которым с таким трудом неоднократно справлялись власти страны. Погрузиться очередной раз в пучину массовых беспорядков будет означать для Алжира проиграть в соперничестве Марокко. Для него это недопустимо. И, пожалуй, единственное, что может его уберечь от этой опасности, – поставки российского продовольствия по льготным ценам. Россия в прошлом году уже нарастила такие поставки в Алжир в два с лишним раза. Вероятно, о закреплении и дальнейшем развитии этой тенденции шла речь на переговорах алжирской делегации в Минсельхозе РФ в конце марта – примерно в те же дни, когда Алжир посещал Блинкен. Если это так, то Россия имеет все шансы фактически стать гарантом стабильности в крупнейшей североафриканской стране и закрепить свое присутствие в арабском мире, в Средиземноморье и на Африканском континенте. В результате Алжир может превратиться в действительно стратегического союзника Москвы в критически важный период перехода мировой системы отношений в новое качество.

Россия получит выход к Красному морю

В конце февраля – начале марта в России побывал один из самых влиятельных людей в Судане – Мухаммед Хамдан Дакло, в арабском мире более известный как Хмейдти. Он занимает второй по значимости пост во властной иерархии Судана, являясь заместителем председателя Суверенного совета республики. Хмейдти – весьма интересная и колоритная личность. Свою карьеру он начинал в родном Дарфуре (запад Судана) в качестве командира небольшого отряда, сопровождавшего караваны торговцев, курсировавших между Суданом, Египтом, Ливией и Чадом. Заработав на этом авторитет, связи и неплохой капитал, Хмейдти стал одним из основателей целой иррегулярной армии – знаменитых Джанджавид. Имея за собой такую силу, он вошел в состав высшего руководства и армейского командования страны. Будучи одним из ближайших сподвижников Абдельфаттаха аль-Бурхана, возглавившего военный переворот осенью прошлого года, Дакло, судя по всему, теперь отвечает за выстраивание новой системы международных связей Хартума. Видимо, суданские военные не питают иллюзий по поводу перспектив завоевания симпатий Запада, который резко раскритиковал их действия и делает ставку на дестабилизацию ситуации в стране и эскалацию конфликта между различными суданскими группировками. Поэтому совершенно логичным стал интерес, который был проявлен Хартумом к теме возобновления сотрудничества с Москвой. Программа визита генерала Дакло была весьма насыщенной. Достаточно сказать, что его сопровождали министры финансов, сельского хозяйства, полезных ископаемых, энергетики. Сам Хмейдти был принят в МИДе, Минобороны, а также участвовал в рабочей встрече с представителями российского бизнеса на площадке ТПП. Одно это вполне красноречиво говорит о серьезности намерений и суданской, и российской сторон, их нацеленности на развитие действительно масштабного сотрудничества. Но еще более знаковым стал тот факт, что на ход переговоров в Москве никак не повлияла ситуация вокруг Украины и начало российской спецоперации в этой стране. Суданская делегация прибыла в российскую столицу 22 февраля и покинула ее 2 марта. Тем самым было ясно дано понять, что Хартум дистанцируется от западных усилий изоляции России в мире и не намерен ставить свои интересы в зависимость от той или иной позиции США и их союзников по поводу событий на Украине. При этом важно подчеркнуть, что в данном вопросе Судан выражает общее мнение арабских государств. Для России это обстоятельство имеет большое значение, особенно с учетом возрастающего интереса нашей страны к перспективным направлениям взаимодействия с арабо-африканским миром. Москва уже давно стремится наладить с Суданом тесные отношения, имея в виду потенциал развития взаимодействия в сферах энергетики, добычи полезных ископаемых, сельского хозяйства. Эта последняя область, вне всяких сомнений, займет одно из ведущих мест в двустороннем сотрудничестве на фоне резкого роста мировых цен на продовольствие и, особенно, удобрения, крупнейшим экспортером которых является Россия. Предоставление Судану льготных условий закупок российского зерна и удобрений в нынешних условиях поможет избежать постоянной угрозы массового голода и способно стать весомым вкладом в обеспечение социальной стабильности в этой измученной переворотами арабской африканской стране. Судан – наряду с Египтом, Алжиром, Центральноафриканской Республикой, Мали – рассматривается в Москве как одно из ключевых государств на Черном континенте, партнерские отношения с которыми позволят России расширить горизонты своей внешней политики, укрепить свое присутствие в этой части мира. В том числе и военное, поскольку вопросы безопасности стоят здесь чрезвычайно остро. Да и об обеспечении безопасности транспортных путей и свободы плавания судов под российским флагом нужно, как уже очевидно, заботиться, а то Запад того и гляди возродит каперство, исчерпав возможности «мирных» санкций. В этом контексте особое значение приобретает вопрос о создании российской военно-морской базы на суданском побережье Красного моря. Договоренность об этом была достигнута еще во времена президента Омара аль-Башира, но после его свержения новые «демократические» власти в Хартуме заявили о замораживании проекта, намекнув на его несоответствие суданским интересам. Однако после того, как они, в свою очередь, были оттеснены от власти военными, вопрос о российской базе вновь актуализировался. Эта тема больше всего интересовала журналистов, встречавших генерала Дакло по возвращению его из Москвы. На их расспросы он ответил, что в Африке есть немало государств, на территории которых расположены иностранные военные базы, и он не понимает, почему именно возможность появления российской базы в Судане привлекает так много внимания. О чем же на самом деле идет речь? Предполагается создание пункта военно-морского базирования в Порт-Судане, предназначенного для ремонта и дозаправки судов ВМС РФ (включая суда с атомными двигательными установками), а также для пополнения их запасов и смены экипажей. При этом одновременно здесь могли бы находиться не более четырех военных кораблей, а также до 300 человек военного и гражданского персонала. Для обеспечения базы всем необходимым, включая материалы, оборудование, вооружение, боеприпасы, продовольствие и т.п. Россия имела бы право использовать другие порты и аэродромы на суданской территории. Эта база дополнит и усилит уже существующие базы в сирийских Латакии, Тартусе и Хмеймиме, став важнейшим российским опорным пунктом в Северо-Восточной Африке и на Ближнем Востоке, вновь открыв для Москвы возможность непосредственного присутствия в стратегически важном регионе Красного моря, Индийского океана и Африканского Рога. Присутствие здесь России в качестве сильного и ответственного игрока способно существенно повлиять на оздоровление и стабилизацию ситуации, которая неуклонно накаляется из-за соперничества региональных государств, подогреваемого внешними игроками. Примерами могут служить периодически вспыхивающие внутренние конфликты в Сомали и Эфиопии, ползучее распространение исламистского терроризма в странах Восточной и Юго-Восточной Африки, длительный спор вокруг строительства Эфиопией гигантской плотины «Возрождение». В этих условиях активное военно-техническое сотрудничество с Россией, частью которого должна стать база в Порт-Судане, может стать достаточной гарантией сохранения стабильности Судана, залогом его успешного развития. В Хартуме прекрасно отдают себе отчет в том, что в сегодняшней, крайне турбулентной международной обстановке бесперспективно искать гарантий безопасности в союзе с США и Западом в целом. События в Сирии, Афганистане, Ираке, Ливии, а также в ЦАР, Мали показали, что Запад бессилен. Он сам признает, что его мощи хватает только на катастрофическую дестабилизацию, на разрушение; создать же нечто прочное и жизнеспособное он не в состоянии. Суданские политики уже добились от Вашингтона, чтобы тот вычеркнул Судан из списка государств-пособников терроризма. Это, по-видимому, максимум того, что Америка могла сделать действительно полезного. При этом Хартум выполнил главное условие американцев – признал Израиль и начал процесс нормализации отношений с ним. Тем самым он расширил горизонты своей внешней политики, заручился поддержкой таких влиятельных стран, как Израиль и ОАЭ. Одновременно существенно были укреплены связи с Турцией, получившей военно-морскую базу на суданском побережье. Все это говорит о прагматизме суданских стратегов, которые совершенно справедливо сочли, что односторонняя ориентация на Запад лишает их перспектив, возможностей для маневра. Однако ни Турция, ни Эмираты, ни Израиль не обладают достаточными качествами, чтобы стать стратегическим, якорным партнером. Все они так или иначе связаны с США, чье поведение в регионе крайне непредсказуемо. Тогда как Россия и сама по себе является мощным полюсом в глобальной политике, но еще и может выступать как стратегический партнер Китая в реализации глобальной инициативы «Пояс и Путь», к которой присоединяются все новые и новые государства по всему миру. С этой точки зрения возвращение Судана к идее открытия российской базы на своей территории обретает логику и смысл, выходящие далеко за пределы банального торга: мы вам – базы, вы нам – деньги и гарантии стабильности режима. Что, само собой, присутствует. Но, помимо этого, открываются более широкие горизонты, нежели милостивое снятие ярлыка «пособник террористов».

«БАРХАН» ветрам не верит

Франция выводит войска из Мали. Кто будет диктовать правила в Сахели? … И дело даже не в предвыборной кампании Макрона. Хотя немного и в ней тоже. Франция завершает малийскую военную операцию «Бархан», самую длинную со времен войны в Алжире, и выводит свои подразделения, а это 5500 солдат, через 4-6 месяцев. Об этом президент Французской Республики объявил 17 февраля во время саммита ЕС - Африканский союз. По всем законам предвыборной борьбы нельзя было оставить конкурентам возможность оттоптаться на провале «Бархана», хотя сам Макрон провалом это не считает. Ее вообще затеял Олланд. Просто настало время. «Мы не можем позволить себе и дальше выполнять взятые на себя военные обязательства в отношении власти, с которой мы не согласны ни в стратегии, ни в поставленных задачах. Тем более, что она прибегает к услугам (российской) компании Вагнера, с ее хищническими амбициями», – так Макрон объяснил свое решение на пресс-конференции по итогам саммита. На следующий день по национальному телевидению малийский полковник Абдулайе Маига, один из пяти членов хунты, захватившей власть в Бамако, метнул молнии по поводу того, что за девять лет своего присутствия в Мали Франция ничего не добилась и вообще пусть выметается поскорее, не затягивая прощание на полгода. А мы, мол, еще проследим, чтобы разлука была без печали. Почему ЧВК? В Мали вагнеровцы – как Дед Мороз. Вроде они есть, и все об этом знают, но вживую их никто не видел. С 4 по 10 октября прошлого года по Мали прокатилась волна манифестаций, на которые народ пришел с российским триколором. В то время руководство страны как раз вело переговоры с ЧВК Вагнера. В конце декабря в Мали прибыли 500 человек из России, которые в январе 2022 года окончательно обосновались в Томбокту, религиозной столице Мали. Премьер-министр страны сообщил, что это делается для поиска «альтернативных способов обеспечения безопасности». Французы восприняли это соглашение как «стратегию по выселению французов». Так, во всяком случае, охарактеризовали ситуацию высокопоставленные французские военачальники. Вопрос о присутствии ЧВК в Мали был поднят на совместной пресс-конференции российского и французского президентов после визита Макрона в Кремль. Тогда Владимир Путин заявил: «Российское государство ничего не имеет общего с теми компаниями, которые работают в Мали. Насколько нам известно, от руководства Мали никаких замечаний относительно коммерческой деятельности этих компаний не высказывалось». К слову, сама Франция никогда не берет на себя ответственность за действия французского «Иностранного легиона», что бы не происходило. Это частное предприятие, которое базируется на юге страны и даже участвует в военном параде 14 июля на День взятия Бастилии вместе с воинскими подразделениями Франции. Интересно мнение французской кибер-разведки. В малийских соцсетях появляются видеоролики, стилизованные под выпуски новостей, в которых рассказывается, что север страны, оказывается, уже освобожден 12 января 2021 года малийскими ВС при участии русских наемников, причем за месяц. А французы, дескать, не смогли этого сделать за целых девять лет. Дидье Тиссейр, командующий подразделением кибер-обороны МО Франции, считает, что «здесь действует фабрика троллей со своими аккаунтами и аватарами, за которыми стоят, конечно, определенные люди». В сетях полно видео, допустим, попадания в засаду колонны с оружием, которое предназначалось террористам. Действия супостата пресекли малийские военные при поддержке вагнеровцев. Но на самом деле, как считают французы, кадры были сняты в другое время и вообще в другой стране. При этом в генштабе ВС Франции считают, что Москва пользуется этими подделками. ЧВК это будет или, например, частная гвардия французского джентельмена удачи покойного Боба Денара, – в любом случае присутствие французов в Мали вызывает отторжение. Искали альтернативу. Вся операция «Бархан» большинством населения воспринималась как оккупация. Безопасность населения не обеспечена, а родная малийская армия вообще не воспринималась как боевая единица. И альтернатива ожидаемо нашлась. Исламисты. Вообще, идея такого диалога возникла в Мали еще в 2017 году во время Национальной конференции согласия, когда президенты страны менялись как стеклышки в детском калейдоскопе. Во время конференции были выработаны «Рекомендации», предполагающие контакты властей с Амаду Куфа, главой джихадистских группировок, и с Катибой Масина, руководителем Группы поддержки Ислама и мусульман, связанной с Аль-Каидой*. «Сейчас я вижу совпадение интересов хунты, джихадистов и российских наемников, потому что все хотят, чтобы французы ушли», – констатирует французский эксперт по джихадистским группировкам Вассим Наср. Он присутствовал на Мирной конференции в Нуакшоте, столице Мавритании, которая прошла в середине февраля. Там участвовали и малийские министры-полковники, они же члены хунты, и влиятельные имамы африканского мира. Наср сделал вывод, что за кулисами конференции как раз и состоялись секретные переговоры между ключевыми участниками процесса, которые договорились о продолжении диалога с исламистами. Слухам мы не верим. Но в конце октября прошлого года медиа Мали сообщили, что чуть ли не под эгидой государства, точнее Верховного исламского совета, начались даже открытые переговоры, но эта информация была опровергнута. Зато, по сведениям того же Вассима Насра, исламисты вовсю работают на местном уровне. В городе Нионо, в центре страны, они договорились с местными следующим образом: ваши женщины носят паранджу, мы можем проповедовать в деревнях, а за это мы освобождаем ваших пленных, и ваши охотники могут носить оружие. Эксперт Международной кризисной группы (ICG) Жан-Эрве Жезекель считает, что «джихадисты уже пустили корни во многих городах и к ним там даже относятся с симпатией. Иногда они реально управляют целыми территориями». После объявления о том, что Париж заканчивает военную операцию, боестолкновения немедленно прекратились. Полковникам у власти это нужно прежде всего для того, чтобы показать, что порядок можно запросто навести и без французов. А сам принцип прекращения огня был принят местной ветвью Аль-Каиды* еще в 2020 году под давлениями бывшего председателя Верховного малийского исламского совета имама Дико. Годом раньше тогдашний премьер-министр страны прямым текстом говорил о необходимости диалога с вооруженными джихадистскими группами. Хотя ни Аль-Каида*, ни ИГИЛ* не подписали мирные соглашения 2015 года. А в середине февраля переходное правительство в Бамако выдало мандат на переговоры с Аг Гали и Амаду Куффой – малийскими террористами. Франция и ее союзники просто так не могут покинуть регион. Джихадисты вовсю работают в Гвинейском заливе, на севере Кот д’Ивуара, в Гане и Бенине. У Парижа 900 солдат в Кот д’Ивуаре, 350 в Габоне, 350 в Сенегале и 350 в Буркина Фасо. Но из Большой сахельской пятерки (Буркина Фасо, Мали, Мавритания, Нигер и Чад) базой выбран Нигер. Там, в столичном аэропорту, уже находится штаб оперативного командования, а главное, в Нигере из всех стран «Пятерки» – единственный демократически выбранный президент. Таким образом Ниамей становится главным форпостом Франции в регионе и во всей Африке. *Организации, признанные в России террористическими. Фото: ibtimes.com

Стресс-тест сомалийской государственности

Сомали – это та страна, которая в большинстве случаев упоминается исключительно в негативном контексте. На то есть много причин. Вот уже нескольких десятилетий данное восточноафриканское государство остаётся классической иллюстрацией понятия «failed state». Пиратство, тотальная разруха и бесконечные теракты – именно с этими понятиями ассоциируется Сомали. Данный образ укоренился настолько глубоко, что на нём неплохо зарабатывают организаторы экстремального туризма, эксплуатирующие тот облик Могадишо, каким он был еще в начале 2010-х годов. В действительности за последние годы ситуация серьёзным образом изменилась, и на сегодняшний день сомалийская столица куда больше похожа на типичный африканский мегаполис, чем на те руины, какими она была еще 10 лет назад. Несмотря на колоссальные проблемы, Сомали удалось добиться определенных успехов на пути реконструкции экономики, государственности и её основных институтов. Тем не менее, достигнутый прогресс настолько хрупок, что страна легко может «откатиться» в прежнее состояние в случае, если замороженные и вялотекущие политические конфликты в очередной раз перерастут в полномасштабное вооруженное противостояние. Именно эту опасность мы наблюдаем в данный момент. На протяжении всего прошлого года ситуация в Сомали непрерывно ухудшалась, и в настоящий момент страна, прежде всего в лице её центрального правительства, фактически находится на перепутье. Но обо всём по порядку. Главной проблемой, которая воздействует на ключевые сферы политической жизни и тормозит процесс реконструкции, является тот факт, что почти все трудности, лежащие в самой основе сомалийского кризиса, носят не эпизодический, а структурный характер. Более того, в ряде случаев их нейтрализация не только сложна, но и невозможна в принципе, поскольку затрагивает интересы не конкретных людей, вне зависимости от их политического веса, а целых кланов, существовавших задолго до объявления независимости в 1960 г. Именно клановая система серьёзным образом осложняет попытки найти хоть какое-то решение, которое будет приемлемо для общества в целом. В каком-то смысле большой вопрос – можем ли мы вообще говорить о сомалийском обществе, учитывая отсутствие территориальный целостности и привычку оценивать происходящее исключительно через призму клановых и региональных интересов. Ведущие сомалийские кланы – это скотоводы-кочевники Хавие, Дарод, Дир и Исаак, а также Раханвейн, представители которого традиционно практикуют агропасторализм, сочетающий оседлое земледелие и пастбищное скотоводство. Всего же, по разным оценкам, в Сомали насчитывается порядка 500 кланов и субкланов, куда относятся и так называемые «бенадири» – потомки арабов, персов и индийцев, исторически проживающие в прибрежной полосе. Точная структура, численность тех или иных кланов и взаимоотношения между ними всё еще плохо изучены, а доступные цифры не всегда достоверны и актуальны, вследствие чего многие аналитики и журналисты предпочитают вообще избегать данной темы. При этом надо отметить, что хотя термин «трайбализм» в данном случае вполне актуален, сомалийские кланы не являются племенами, а представляют собой гораздо более сложные сообщества. В 70-е и 80-е годы, во времена правления Мохаммеда Сиада Барре, правительство пыталось бороться с клановой системой, выдвигая в качестве противовеса идею пансомализма, которая базируется на идее объединения всех сомалийцев, в том числе тех, кто проживает в соседних государствах – Эфиопии, Кении и Джибути. Однако после гражданской войны и распада страны успехи, достигнутые на данном направлении, почти сразу же были нивелированы стремительной атомизацией общества, что вывело трайбализм на новый уровень, подменив государственные институты меж- и внутриклановыми договоренностями. В целом, распад Сомали, последовавший за свержением Сиада Барре в 1991 г., стал одним из самых сложных и кровавых процессов на африканском континенте. В стране начался чудовищный голод (только в 1991-1992 гг. он унес жизни порядка 300 тыс. человек), её территория оказалась поделена между многочисленными милициями, а население подверглось форсированной исламизации. Вмешательство миротворческих сил ООН также не принесло ожидаемого эффекта. При этом на определенном этапе политический ислам даже превратился в стабилизирующий фактор. Когда в 2006 г. Союз исламских судов (СИС) провел серию успешных военных операций и взял под контроль не только столицу, но и обширные территории в южной и центральной части страны, население и немногочисленные международные наблюдатели отмечали снижение уровня насилия и оживление экономической активности в регионах, подконтрольных группировке. Так, при исламистах в Могадишо впервые за 10 лет заработал аэропорт и морской терминал, а на улицах была проведена масштабная кампания по уборке мусора. Впрочем, период относительной стабильности оказался чрезвычайно коротким, и вскоре власть СИС была свергнута силами сформированного в 2004 г. Переходного федерального правительства, действующего при поддержке эфиопской армии. Вместо Союза исламских судов на сцене появилась «Харакат аш-Шабаб аль-Муджахидин» («Аш-Шабаб») – гораздо более радикальная и жестокая группировка, позже присягнувшая на верность лидеру запрещенной в РФ террористической организации «Аль-Каида» Айману Аз-Завахири. Что касается официальных властей, то в 2012 г. на смену Переходному пришло Федеральное правительство, действующее в рамках новой конституции. В ходе пятилетнего правления Хасана Шейха Махмуда, представляющего клан Хавие, центральному аппарату удалось добиться определенных успехов в восстановлении территориальной целостности республики. Кроме того, президент был известен более избирательным подходом в отношении исламских движений, в рамках которого жесткая борьба с «Аш-Шабаб» сочеталась с политикой открытого диалога с теми группировками, которые были готовы к интеграции в формирующиеся федеральные институты. В 2017 г. Хасана Шейха Махмуда сменил Мохамед Абдуллахи Мохамед по прозвищу «Фармаджо», принадлежащий к клану Дарод. Вследствие непрямого характера президентских выборов «Фармаджо» был избран коллегией парламентариев по результатам второго тура после того, как его предшественник признал своё поражение. Интересная деталь – на тот момент Мохамед Абдуллахи еще имел американское гражданство, от которого он отказался лишь в 2019 г. В ходе своего правления девятый президент Сомали продолжил политику укрепления центральной власти, однако так и не смог добиться каких-то экстраординарных успехов. Серьезной политической ошибкой «Фармаджо» стала попытка изменить, а затем и вовсе проигнорировать избирательную систему, благодаря которой он пришел к власти. После того, как в феврале 2021 г. истёк его президентский мандат, Мохамед Абдуллахи попытался в одностороннем порядке продлить свои полномочия на два года, что послужило катализатором масштабного политического кризиса, который с разной интенсивностью продолжается по сей день. Ключевая фигура в противостоянии с президентом – премьер-министр Мохамед Хусейн Робле, выходец из субклана Хавие. Первой серьёзной эскалацией стали столкновения в Могадишо в апреле минувшего года, когда подразделения, лояльные премьер-министру, вступили в вооруженное противостояние с силовиками, поддерживающими президента, в результате чего он был вынужден отказаться от продления своего мандата. В последующие месяцы федеральному правительству с огромным трудом удалось провести выборы в Сенат, что является одним из двух условий (наряду с формированием Народной палаты – аналога Государственной думы), необходимых для избрания президента. Сомалийский сенат избирается от 6 регионов – Пунтленда, Джубаленда, Галмудуга, Хиршабелле, Юго-западного Сомали и Сомалиленда, причем в последнем случае представительство носит условный характер, учитывая декларируемый Харгейсой курс на независимость и прямые угрозы в отношении тех, кто будет принимать участие в федеральных выборах. В ходе выборов отмечался весь спектр нарушений, включая подкуп, необоснованный фаворитизм, давление на чиновников, курирующих избирательный процесс и отстранение оппозиционных кандидатов от выборов. В конечном счете с огромной задержкой новый состав Сената был сформирован к середине ноября, однако выборы в нижнюю палату сомалийского парламента столкнулись с еще большими трудностями, связанными с попыткой как президента, так и премьер-министра провести в Народную палату как можно больше лояльных кандидатов. Параллельно с этим Мохамед Хусейн Робле все эти месяцы последовательно переключал на себя основные рычаги управления государством, что в конце декабря привело к закономерному исходу, де-факто в форме государственного переворота. После президентского указа об отстранении премьер-министра от исполнения обязанностей, последний потребовал от силовиков подчиняться именно его указаниям, пригрозив судом тем, кто попытается проигнорировать распоряжения кабмина. В данном случае Мохамед Хусейн Робле опирается не только на своих ставленников в армии и спецслужбах, но и на широкий конгломерат оппозиционных сил, в том числе в лице Союза кандидатов в президенты, куда входят два бывших лидера страны – Шариф Шейх Ахмед и Хасан Шейх Махмуд. Кроме того, премьер может рассчитывать на поддержку влиятельных бизнесменов и старейшин из клана Хавие, заинтересованных в отстранении от власти представителя конкурирующего клана. Президент, в свою очередь, полагается на сохраняющих верность представителей силового блока, на союзников в федеральных штатах, а также на внешнюю поддержку в лице Турции и Катара, что еще больше осложняет сложившуюся ситуацию. Хотя Турция проявляла интерес к Сомали еще в период деятельности Переходного правительства, именно период правления Мухамеда Абдуллахи отметился масштабной экспансией Анкары в восточноафриканском государстве. В частности, с 2017 г. в столице действует турецкая военная база и оборонный университет, обучающий местных силовиков, причем в ряде случаев подготовка проводится на территории Турции. Более того, в 2020 г. правительство Сомали предоставило компании Albayrak 14-летнее разрешение на управление портом Могадишо, что вкупе с масштабными инвестициями позволило Анкаре в значительной степени контролировать сомалийскую экономику и влиять на политический климат. В данной связи оппозиция неоднократно обвиняла турок во вмешательстве в избирательный процесс и в предоставлении оружия президентским силам. Вполне логично, что Анкара откажется от поддержки Мухамеда Абдуллахи, только если получит твёрдые гарантии сохранения завоеванных ранее позиций. Что касается других игроков на международной арене, то стоящие за премьер-министром силы рассчитывают на поддержку ОАЭ и планируют нормализовать отношения с Кенией и Сомалилендом, подорванные в результате политики «Фармаджо». И хотя усиление клана Хавие чревато кризисом в отношениях с Эфиопией, это не вызывает особых опасений ввиду тех проблем, с которыми в настоящий момент сталкивается Аддис-Абеба. Говоря о взаимодействии с Африканским союзом, отметим, что здесь еще рано делать какие-либо прогнозы, поскольку вывод миротворческого контингента, предоставленного Угандой, Кенией, Бурунди, Сьерра-Леоне и Джибути, является не только вопросом глобальной политики, но и предметом торга. Таким образом политический кризис, который в настоящий момент достиг своего апогея, не ограничивается границами государства, провоцируя соответствующую реакцию тех сил, которые имеют в отношении Сомали далеко идущие планы и которые в ряде случаев выступают «подрядчиками» более крупных игроков. Всё это происходит на фоне серьёзных гуманитарных вызовов. В минувшем году засуха и нашествие пустынной саранчи так или иначе затронули порядка 80% населения Сомали, в то время как другие регионы, напротив, столкнулись с разрушительными наводнениями. Данные факторы существенно ухудшают положение в области продовольственной безопасности и ставят под удар большую часть населения, прежде всего проживающего в сельских районах. Как следствие, недостаток ресурсов еще больше обостряет конкуренцию между кланами и открывает новое окно возможностей для радикальных исламистов из «Аш-Шабаб», которые извлекают выгоду из политической напряженности и активно рекрутируют новых боевиков из числа перемещенных лиц. При этом процесс внутренней миграции сам по себе является дестабилизирующим фактором, поскольку меняет межклановый баланс и тем самым подготавливает почву для новых конфликтов. Значимым негативным фактором становится и ситуация с распространением COVID-19. В 2021 г. в Сомали зафиксирован один из самых высоких показателей смертности от коронавируса на всём континенте. И хотя возрастная структура сомалийского общества способствует уменьшению доли летальных исходов, это нивелируется крайне неудовлетворительным уровнем медицины. В совокупности все эти факторы ставят под удар те результаты, которые были достигнуты Федеральным правительством за последние 9 лет. Сомали действительно рискует как минимум вернуться в 2011 год. Но это же даёт и надежду. В случае если Сомали сумеет успешно преодолеть нынешний кризис, можно будет с уверенностью говорить, что стресс-тест государством пройден. И вот это, действительно, станет самым значительным достижением за прошедшие 30 лет. Фото: newsweek.com

Мали: ревизия колониальной системы

Несмотря на богатый советский опыт взаимодействия с африканскими режимами, после распада СССР Россия утратила почти все позиции на Черном континенте. Еще несколько лет назад казалось, что главный игрок «на перспективу» – это Китай, и что именно он будет перехватывать те зоны, где будет ослабевать французское и американское влияние. Отчасти это верно, и Пекин действительно проводит жесткую, в меру агрессивную и чрезвычайно успешную экономическую экспансию. С другой стороны, окно возможностей, открывшееся в результате стремительной деградации французских внешнеполитических институтов, оказалось столь велико, что Москва также получила шанс на возвращение давно утраченного влияния, пусть и в ограниченном объёме. Переломным моментом стало вмешательство России в конфликт в ЦАР, где руками частных военных специалистов удалось не только остановить процесс распада государства, которое к тому времени превратилось в одно из самых нестабильных образований на континенте, но и добиться довольно существенной положительной динамики. Вполне естественно, что данный опыт заинтересовал государства, имеющие аналогичные структурные проблемы и уходящие из-под западного влияния. Прежде всего, это касается Мали, страны, которая всё чаще попадает в заголовки отечественных информационных агентств. В отличие от ряда африканских государств, данная страна имеет довольно глубокий исторический фундамент. Начиная с поздней античности, на территории современного Мали имелась полноценная государственность. Более того, т.н. Малийская империя, возникшая в XIII веке и просуществовавшая несколько столетий, была крупнейшим государством подобного типа во всей Западной Африке, оказывая значительное культурное и экономическое влияние на весь регион. Главная проблема заключалась в том, что малийская государственность в любом своём виде с самого начала сталкивалась с высочайшим уровнем межэтнической напряженности, которая регулярно перерастала в кровопролитные войны. В конечном счете, это стало одним из факторов утраты политической субъектности и включения Мали сначала в орбиту исламской цивилизации в качестве глубокой периферии, а затем и в состав Французской колониальной империи. Процесс возвращения суверенитета был инициирован лишь после Второй мировой войны, при этом неоднократно менялся не только официальный статус, но и название. Так, с 1958 по 1960 гг. Бамако было административной столицей автономной Суданской республики (не имеющей ничего общего с одноимённым восточноафриканским государством), которая в 1959 г. вместе с Сенегалом образовала Федерацию Мали со столицей в Дакаре. Уже через год данное образование было расформировано, а Республика Мали обрела не только нынешнее название, но и независимость от Парижа. В последующие десятилетия страна прошла сложный путь экономической и политической трансформации – от социалистических экспериментов и однопартийной диктатуры до формально демократической республики с рыночной экономикой. При этом главной проблемой стало отсутствие эволюционного механизма. Каждый раз внутри- и внешнеполитическая переориентация становилась возможной исключительно в результате очередного военного переворота, которые со временем стали ведущим двигателем малийского государства. Так, первый президент независимого Мали Модибо Кейта, один из идеологов африканского социализма, ориентированный исключительно на Советский Союз, был свергнут генералом Муссой Траоре, придерживающегося более умеренного, но всё же однопартийного курса, а он, в свою очередь, был смещен группой военных, после чего в стране состоялись относительно свободные выборы (насколько это возможно в местных реалиях). Какое-то время казалось, что Мали удалось выйти на путь хотя бы относительной политической стабильности, но всё изменилось в 2012 г., когда в Малийском Азаваде вспыхнуло восстание туарегов. К слову, это был не первый подобный инцидент. Туареги поднимали восстания еще при колониальной администрации, кроме того, имели место выступления в 1962-1964, 1990-1995 и 2007-2009 гг., причем все они носили трансграничный характер, затрагивая территорию Нигера, а в ряде случаев Алжира и Ливии. Однако в данном случае восстание в значительной мере стало результатом региональных последствий ливийской войны, которые, прежде всего, выражались в непрерывном потоке современного оружия, идущего из зоны конфликта. Инициировав ряд локальных столкновений, силы «Национального движения за освобождения Азавада» (НДОА) быстро установили контроль над северной частью Мали, что спровоцировало очередной военный переворот в Бамако, в ходе которого был свергнут президент Амаду Тумани Туре, оказавшийся неспособным организовать сопротивление повстанцам. При этом изначальные лидеры восстания уже к лету 2012 г. утратили контроль над ситуацией, а само выступление подверглось радикальной исламизации в результате внутреннего конфликта между руководством НДОА и джихадистскими группировками, которые захватили ключевые города Азавада, а в начале 2013 г. начали наступление на юг. В сложившейся ситуации центральное правительство было вынуждено обратиться за помощью к бывшей метрополии, которая начала военную операцию «Сервал». В ходе боевых действий, сопровождавшихся масштабными ударами авиации, Бамако удалось восстановить контроль над утраченными территориями, однако французское присутствие на этом не закончилось. На смену «Сервалу» в июле 2014 г. пришла операция «Бархан», декларирующая борьбу с исламистскими группировками на территории Мали, Чада, Мавритании, Нигера и Буркина-Фасо. Не имея конкретных сроков проведения, но обладая «универсальной» целью, которой можно оправдать столь-угодно длительное военное присутствие, «Бархан» стал идеальным инструментом реколонизации. При этом стоит отметить, что контроль над Мали крайне важен, как со стратегической, так и с экономической точки зрения. Поскольку страна не только является отличным плацдармом для ведения боевых действий в регионе, но и обладает огромными залежами ценных ресурсов, в числе которых золото, бокситы, алмазы, фосфор, а по некоторым данным еще и уран. Разумеется, Франция – не единственная сторона, заинтересованная в данных ресурсах. Так, одной из главных проблем малийской экономики стала частичная потеря контроля над золотыми месторождениями, обеспечивающими 75% экспортных поступлений и 25% бюджета страны, поскольку одним из последствий перманентного конфликта с исламистами стал массовый наплыв нелегальных шахтёров, зачастую связанных с джихадистскими группировками. Также исламисты сумели взять под свое управление и пути наркотрафика, пролегающие через Мали. Более того, в каком-то смысле страна стала ключевой точкой в маршруте, по которому наркотики из портов Западной Африке, в конечном счете, попадают в Европу и на Ближний Восток. И хотя публикации о вовлеченности французского контингента в данный процесс зачастую носят откровенно политизированный характер, подобную возможность также не следует исключать. Еще одной статьей дохода террористических группировок стало похищение людей и контроль над миграционными потоками. К лету 2020 г. стало очевидно, что даже безотносительно подобных слухов о связях Парижа с исламистами французская операция в Мали не способна стабилизировать обстановку. То же касается и развернутой с 2013 г. миротворческой миссии ООН MINUSMA. Символом нарастающих экономических проблем и перманентной террористической угрозы стал президент Ибрагим Кейта, занявший этот пост в сентябре 2013 г. и переизбравшийся на второй срок в 2018 г. При нём был заключен целый пакет соглашений, предоставивших северу страны значительную автономию, однако часть ополчений и большинство исламистских группировок, прежде всего аффилированных с Аль-Каидой и Исламским Государством (террористические организации, запрещенные в РФ), остались за рамками соглашений, интенсифицировав свою активность. Так, с 2016 по 2019 гг. число жертв джихадистов выросло как минимум в 3 раза, при этом боевики активно эксплуатируют старые межэтнические противоречия, как во время атаки на деревни Огоссагу и Уелингара, когда были убиты 160 представителей народа фульбе. В конечном счете, в июле 2020 г. по стране прокатились массовые протесты, сопровождавшиеся человеческими жертвами. Руководящую роль в этих акциях сыграло оппозиционное «Движение 5 июня», выступающее за вывод французских войск и акцентирующее внимание на таких проблемах, как коррупция, фальсификация выборов и тотальная бедность. 18 августа 2020 г., воспользовавшись общественным мнением, группа офицеров совершила военный переворот, низложив полностью утратившего популярность президента. Управление страной перешло к «Национальному комитету спасения народа» во главе с полковником Ассими Гойтой. Организаторы переворота объявили о переходном периоде и формировании временного правительства. 21 сентября на должность президента был назначен экс-министр обороны Ба Ндау, а 5 октября был обнародован состав правительства, куда вошли 25 человек, в том числе четверо организаторов переворота. К сожалению, в последующие месяцы ситуация с безопасностью лишь продолжила ухудшаться. Несмотря на декларируемые Бамако успехи, боевики сумели организовать ряд резонансных нападений, которые обострили дискуссию о целесообразности присутствия в стране французского контингента. Кроме того, Париж понес серьёзные репутационные потери после нескольких ошибочных авиаударов ВВС Франции. Внутренние противоречия во временном правительстве 25 мая привели к «перевороту внутри переворота», когда военные арестовали и отстранили от власти Ба Ндау и премьер-министра Моктара Уана, после чего Конституционный суд утвердил в должности президента полковника спецназа Ассиму Гойту. На данный момент именно он является ключевой фигурой в государстве. Именно он решительно выступает за полный вывод французских войск и уход из-под влияния бывшей метрополии. Вполне логично, что в этой связи мы наблюдаем критическое ухудшение отношений между Бамако и Парижем, на фоне чего активизировались слухи о заходе ЧВК Вагнера в Мали. Уже в мае лояльные путчистам СМИ, опираясь на успехи Москвы в ЦАР, начали информационную кампанию в поддержку усиления российского влияния. Российский МИД также выразил поддержку новому правительству, в частности, осудив попытку покушения на Гойту, который был атакован во время посещения Великой мечети в Бамако. Несмотря на колоссальные имиджевые потери внутри малийского общества, президент Франции Эммануэль Макрон продолжил идти по пути эскалации конфликта, сделал ряд оскорбительных заявлений, ставящих под сомнение саму возможность сохранения Мали как государства в случае отсутствия французской поддержки. В ответ премьер-министр африканской страны Шогель Кокалла Маига открыто обвинил Париж в подготовке террористических групп и тренировке боевиков. Таким образом в данный момент в Мали сложилась довольно сложная ситуация. С одной стороны, по данным Фонда защиты национальных ценностей, 87% малийцев поддерживают президента Гойту в его обращении к России за помощью в борьбе с терроризмом. С другой – даже несмотря на то, что «в моменте» внутриполитический фон является крайне благоприятным, следует учитывать африканскую специфику, в рамках которой любые цифры имеют мало общего с реальными рейтингами в западном понимании этого слова. По всей видимости, сохранение установившегося в Бамако пророссийского режима будет целиком зависеть от его возможности решить накопившиеся проблемы, снизить террористическую угрозы и провести хотя бы имитационные, но формально демократические выборы. Что касается Франции, то в условиях своего ухода из Мали она крайне заинтересована в дестабилизации обстановки в проблемных провинциях. И это могут быть не только вооруженные нападения, но и практикуемый исламистами экономический терроризм, когда уничтожаются посевы и перерезаются автомагистрали с целью возникновения перебоев в снабжении городов. Если же говорить о деятельности российских ЧВК, то в настоящий момент сложно сказать, насколько оправданна экстраполяция положительного опыта в ЦАР на ситуацию в Мали, учитывая совершенно иной исторический и этноконфессиональный контекст, а также санкционный и экономический инструменты, которыми обладает бывшая метрополия. Но в любом случае именно ближайшие месяцы станут определяющими в вопросе закрепления Москвы в регионе. Фото: direktno.hr

Мозамбик: дальние подступы «Халифата»

Усиление российского влияния в Африке – тема, любимая по обе стороны информационного «фронта». Западные политики используют её в качестве одного из инструментов по нагнетанию антироссийской истерии, а отечественные журналисты патриотического толка на основании этого пытаются делать далеко идущие выводы о восстановлении позиций Москвы и об изгнании «старых» (в лице Франции) и «новых» (в лице США) колонизаторов с Черного континента. В большинстве случаев столь политизированный взгляд на данную проблематику, вне зависимости от личных симпатий, приводит к переоценке российских возможностей и, как следствие, к серьёзному искажению реальности. В действительности Москва только начинает укрепляться в давно потерянном регионе, и в этой связи не стоит рассчитывать на стремительную экспансию. Более того, следует спокойно относиться и к тому, что не везде этот процесс будет успешным, а в ряде случаев он будет сопряжен с определенными потерями, и это нормально. К сожалению, именно отрицание самой возможности подобного сценария приводит к тому, что политические оппоненты Российской Федерации получают в свои руки почти безграничные возможности по генерации фейков, понимая, что поток верифицированной информации крайне ограничен, а любые опровержения будут топорными и неуклюжими. Отсюда – огромное количество слухов о деятельности российских ЧВК и о потерях, которые они якобы несут. Если говорить о Черной Африке, то большая часть подобных вбросов касается трёх государств – ЦАР, Мали и Мозамбика. И если действия российских инструкторов в ЦАР освещаются довольно подробно, а в Мали мы наблюдаем открыто декларируемую ориентацию новых властей на сотрудничество с Россией (подробнее о ситуации в Мали можно прочитать в нашем материале), то в случае с Мозамбиком всё гораздо сложнее. Прежде всего, в отличие от двух вышеперечисленных стран, Мозамбик не является бывшей французской колонией. Расположенная на восточном побережье Африки, с конца XV века данная территория входила в орбиту португальских интересов, а затем получила колониальный статус. В 60-70-е годы XX века ввиду нежелания Лиссабона отказываться от своих заморских владений, Мозамбик стал ареной затяжной и кровопролитной войны за независимость. Последняя оказалась крайне затратной для метрополии и в конечном счете привела к перевороту в самой Португалии, за которым последовал отказ от африканских колоний и передача власти в Мозамбике леворадикальной марксистской группировке FRELIMO, чьи отряды к тому времени уже контролировали значительную часть страны, обладая параллельной системой управления. Таким образом, даже по африканским меркам, независимый Мозамбик появился на политической карте мира довольно поздно – лишь в 1975 г. В последующие полтора десятилетия страна прошла довольно типичный для региона путь от масштабных социалистических экспериментов к структурному кризису и последующему переходу к имитационной демократии и рыночной экономике, однако в данном случае процесс был осложнён гражданской войной, которая вспыхнула почти сразу после провозглашения независимости и с разной интенсивностью продолжалось до 1992 г. В её основе лежал конфликт между FRELIMO и национально-консервативной группировкой RENAMO, которая в конечном счете была легализована в качестве политической оппозиции. Несмотря на формальное завершение конфликта, его периодические рецидивы наблюдаются до сих пор. В частности, только в октябре этого года был ликвидирован полевой командир Мариано Нхонго – лидер самопровозглашенной «Военной хунты RENAMO», отколовшейся от основной группировки. И хотя в настоящий момент боевая фракция RENAMO не представляет непосредственной угрозы правящему режиму, последствия гражданской войны, в ходе которой противники центральной власти стремились нанести максимальный экономический ущерб государству, до сих пор не преодолены в полном объёме. Сегодня Мозамбик является одной из беднейших стран мира, чей номинальный ВВП – ниже $500 на душу населения, а высокие темпы прироста населения, которое уже превысило 30 млн человек, лишь способствуют накоплению кризисных явлений. В данной связи серьёзным дестабилизирующим фактором является наличие значительного мусульманского меньшинства, которое сконцентрировано в беднейшем регионе страны – в провинции Кабу-Делгаду, расположенной на северо-востоке. Если в целом мусульман насчитывается порядка 19% от населения страны, то в данном регионе они составляют большинство (по оценочным данным – порядка 60%). Ситуация усложняется наличием почти моноконфессиональных исламских округов, которые становятся инкубаторами радикализма и точкой притяжений для внешних, хорошо организованных сил. Прежде всего, речь о запрещенном в России Исламском Государстве – самой успешной джихадистской группировке в новейшей истории, которая в какой-то момент сумела объединить религиозную доктрину VII века с передовыми информационными технологиями и запросом на социальную справедливость. И хотя период экспансии очень быстро сменился отступлением по всем фронтам, а затем и коллапсом квазигосударственных структур на территории Ирака и Сирии, значительная часть мусульманской уммы, особенно из периферийных регионов Исламского мира, продолжает воспринимать ИГ через призму пропаганды, транслируемой его медийными центрами. Еще до падения Мосула руководство группировки стало «раскладывать яйца» по разным корзинам, расширяя сетевую структуру за счет неарабских регионов – Афганистана, Филиппин и Черной Африки. И если в Афганистане ИГ было вынуждено конкурировать с Талибаном, то тот же Мозамбик представлял собой непаханое поле, где было очень легко купить и реорганизовать местные исламистские группировки. Всё это накладывается на экономический потенциал Кабу-Делгаду. Еще в 2010 г. здесь были открыты гигантские месторождения природного газа, чей объём оценивается примерно в 2 трлн кубометров. Растущий интерес западных корпораций и озвученные аналитиками цифры, резко контрастирующие с чудовищной бедностью местных жителей, позволили фундаменталистам взять на вооружение тезис о реколонизации региона и разграблении природных богатств. В результате в 2015-2016 гг. на севере Мозамбика началась самоорганизация молодёжных ячеек джихадистского толка, ориентирующихся на трансграничную сомалийскую группировку «Аш-Шабаб»* и находившееся тогда в зените славы Исламское Государство. А уже в следующем году в Кабу-Делгаду вспыхнуло полномасштабное исламистское восстание под эгидой «Ансар ас-Сунна»*, в котором руководство ИГ увидело серьёзный потенциал для «инвестиций», тем более, что с географической точки зрения север Мозамбика не так уж удалён от сомалийского и конголезского фронтов, в отношении которых у ИГ также имеются далеко идущие планы. К середине 2018 г. Африканский Союз был вынужден констатировать растущую инфильтрацию Кабу-Делгаду эмиссарами и боевиками Исламского Государства, при этом реальный характер взаимоотношений между ИГ и местными группировками вызывал множество вопросов. В 2019 г. ситуация на севере Мозамбика резко ухудшилась. По итогам года террористическая активность в стране выросла более, чем в три раза, а число погибших увеличилось на 200%. Используя социальную напряженность, коррумпированность армии и отвлеченность правительства на борьбу с RENAMO, исламисты сумели выйти на доселе невиданный уровень военной активности, начав угрожать крупным населённым пунктам. В августе 2020 г. был захвачен крупный порт Мосимбоа-де-Прая, а к декабрю исламисты контролировали уже целый ряд районов на севере страны. Кроме того, джихадисты сумели нанести серьёзный финансовый ущерб государству, торпедировав строительство газового комплекса, оператор которого – Total, – объявил о приостановке работ после нескольких рейдов исламистов в окрестности города Пальма. Впоследствии, в августе 2021 г., данный населённый пункт стал объектом мощной атаки со стороны террористов, в ходе которой они установили временный контроль над городом и организовали массовую резню, в том числе иностранных специалистов. Следует отметить, что Total – не единственная зарубежная компания, действующая в регионе. Правом на разработку месторождений также обладают итальянская Eni и американский нефтяной гигант Exxon Mobil. Общий объём инвестиций, которые должны быть вложены в экономику Мозамбика, оценивается в $120 млрд, и для исламистов приостановка подобных проектов является несомненным успехом. Однако самой большой проблемой стали непоследовательные и некомпетентные действия мозамбикских властей, которые в течение нескольких лет игнорировали взрывоопасную ситуацию на севере страны, а после начала восстания недооценивали его возможности и отказывались раздать оружие местному населению, сомневаясь в его лояльности. Даже когда стало ясно, что армия не в состоянии подавить мятеж и встал вопрос об отправке воинских контингентов из стран Сообщества развития Юга Африки (SADC), международные наблюдатели отмечали инертность центрального правительства, его нерешительность и нежелание брать на себя ответственность за развёртывание иностранных подразделений на своей территории. И хотя в конечном счете соглашение было достигнуто, а объединенные силы Мозамбика, SADC и Руанды выбили исламистов из Мосимбоа-де-Прая, ситуация на севере страны остаётся крайне неустойчивой, сохраняя потенциал к дальнейшему ухудшения. Исламисты по-прежнему обладают значительными финансовыми (в т.ч. полученными благодаря контрабанде) и человеческими ресурсами, активно вербуя боевиков из числа подростков и перемещенных лиц. Более того, если изначально восстание охватывало лишь Кабу-Делгаду, то к настоящему времени ячейки ИГ присутствуют и в других провинциях, осуществляя атаки на значительном удалении от командных центров. Всего же «под ружьём» находятся порядка 2-2,5 тыс. боевиков. Что касается гуманитарного кризиса, охватившего регион, то его масштабы еще предстоит оценить. Речь может идти более чем о миллионе беженцев, более половины из которых составляют дети. Ситуация осложняется стихийными бедствиями, высокими темпами распространения ВИЧ, а теперь еще и пандемией COVID-19. Так, западные аналитики предупреждают, что появление Омикрон-штамма может нанести значительный ущерб экономике Мозамбика, южные провинции которого являются одним из центров туризма из ЮАР. И хотя по итогам года ожидается рост реального ВВП в размере 4,2%, в текущих условиях данные цифры не являются значимым индикатором. В любом случае в настоящий момент в Мозамбике сохраняется крайне высокий уровень террористической угрозы, и, скорее всего, любые попытки подавить джихадистскую активность будут носить волнообразный характер ввиду невозможности решить структурные проблемы, в том числе социоконфессионального характера. В условиях всего вышесказанного следует с большой осторожностью относиться к любой информации о присутствии российских специалистов на территории страны. Впервые она прозвучала в 2018 г., когда в Сети появилась новость об участии ЧВК «Вагнер» в конкурсе на получение контракта, предполагающего охрану газовых месторождений. В следующем году «вагнеровцы» стали героями сразу нескольких публикаций местного издания Carta de Mozambique, которое сообщало о поставках военной техники и об участии российских специалистов в боевых действия на стороне правительственных сил, при этом отмечалось, что пять россиян погибли, а их тела были обезглавлены. Впоследствии отечественный социолог Максим Шугалей подтвердил, что специалисты из России действительно принимали участие в боестолкновениях и даже освободили несколько городов. По его данным, погиб лишь один россиянин, а впоследствии все специалисты покинули страну по причине абсолютной некомпетентности и трусости мозамбикской армии. Стоит отметить, что данная ремарка вполне правдоподобна, поскольку правительство в Мапуту действительно в течение долгого времени делало ставку на зарубежные частные военные компании. Наиболее известно участие южноафриканской ЧВК Dyck Advisory Group, которая оказывала помощь в разведке, поддержке с воздуха и снабжении блокированных гарнизонов. При этом отмечается, что успехи специалистов из данной структуры были более чем скромными. Впоследствии мозамбикские и западные СМИ еще несколько раз поднимали тему присутствия российских ЧВК. Последняя серия публикаций имела место в ноябре текущего года, когда была вброшена новость о гибели от 2 до 7 бойцов «Вагнера» в ходе боёв в Кабу-Делгаду. Не пытаясь оценить достоверность данного рода слухов, стоит отметить, что точечное участие россиян в мозамбикских событиях, безусловно, имеет место и является положительным фактором. Поскольку, с одной стороны, носит ограниченный профессиональный характер, а с другой – в любом случае способствует продвижению российских интересов, даже если речь идёт о защите бизнес-проектов или об обеспечении безопасности в обмен на долю в добыче природных ископаемых. Тем более, что зачастую именно бизнес-проекты готовят почву для полномасштабной экономической экспансии. * «Аш-Шабаб», «Ансар ас-Сунна», Исламское Государство (ИГ) – запрещенные в РФ террористические организации. Фото: jeunes-ihedn.org

Западная Сахара: схватка за лидерство в Магрибе

В последние месяцы наблюдается существенное обострение отношений между Марокко и Алжиром. Границы закрыты, дипломатические связи свернуты (хотя консульства продолжают работать), стороны обмениваются взаимными обвинениями и угрозами, дело дошло до человеческих жертв: в начале ноября в приграничном пункте были убиты трое алжирцев, сожжены три грузовика… Соперничество двух арабских стран, лежащих на Севере Африки, длится практически весь период после обретения ими независимости, т.е. с 60-х годов прошлого века. Причин немало: и борьба за региональное лидерство, и колониальное наследие в виде недемаркированных и неделемитированных границ, и иные споры, уходящие в глубину времен… Однако настоящим «яблоком раздора» была и остается Западная Сахара – огромный кусок пустыни, обрывающийся в Атлантику. Марокко, ссылаясь на исторические хроники, считает эти пески неотъемлемой частью королевства. Алжир же поддерживает местный Фронт освобождения – ПОЛИСАРИО, – который в 1976 году провозгласил создание независимой Сахарской Арабской Демократической Республики (САДР). Этот шаг положил начало войне, длившейся до 1991 года и закончившейся перемирием с условием проведения референдума по вопросу о независимости Западной Сахары. С тех пор многое изменилось, кроме намерения Рабата присоединить эту территорию и решимости Алжира не допустить этого. В чем ценность Западной Сахары? Во-первых, в недрах, которые, как предполагается, весьма богаты углеводородами и другим минеральным сырьем. Во-вторых, в протяженном побережье, вдоль которого расположен один из самых богатых рыбой районов Атлантики. Плюс шельф, также, по оценкам, содержащий нефтегазовые месторождения. Кроме того, присоединение Западной Сахары к Марокко увеличивает территорию королевства почти вдвое. Что касается Алжира, то его манит возможность получить гарантированный выход к Атлантике. И представляется, что, с точки зрения геополитики, именно этот фактор является наиболее существенным для понимания характера проблемы. Дело в том, что прямой доступ к Атлантическому океану может сделать Алжир региональной сверхдержавой, открыв ему великолепные стратегические направления для проецирования своего энергетического, промышленного, транзитного и военного потенциала и дав все основания претендовать на лидерство и в Большом Магрибе, и в Западной Африке. Справедливости ради заметим, что способности Алжира «переварить» Западную Сахару (даже если она завтра получит независимость и станет, как надеются алжирцы, его вассалом) и превратить блестящие мечты в реальность вызывают сильные сомнения: до сих пор страна оказывалась не в состоянии справиться с собственными крайне острыми внутренними проблемами и вряд ли будет готова тратить ресурсы для освоения новых горизонтов. Тем не менее местные элиты (прежде всего военные) вполне могут видеть в борьбе за Западную Сахару тот «национальный проект», который позволит им преодолеть перманентные внутриалжирские конфликты и мобилизовать все силы государства и общества во имя достижения великой цели. То есть, в каком-то смысле, здесь важен сам процесс, а не его результат. Само собой разумеется, что великодержавные планы восточного соседа никак не устраивают Марокко: оно не желает терять столь богатое наследство предков, а главное – оказаться прижатым к океану и очутиться в зависимости от братьев-алжирцев. Ведь никто не даст гарантии, что эти самые братья, полностью окружив королевство на континенте, не решат в один прекрасный день превратить его в какую-нибудь «народно-демократическую республику»… Таким образом, можно обрисовать контуры алжиро-марокканского конфликта вокруг Западной Сахары не просто как борьбу за территорию, но как экзистенциальную проблему: утратив контроль над нею, Марокко оказывается перед лицом угрозы собственного уничтожения (по крайней мере, в качестве монархии); Алжир же, отказавшись от претензий на сюзеренитет над независимой САДР, оказывается в замкнутом пространстве, давление внутри которого постоянно нарастает и грозит мощным социальным взрывом. Делает ли это войну между этими государствами неизбежной? По-видимому, да. В той или иной форме вооруженный конфликт между Марокко и Алжиром представляется почти неизбежным. Однако возможность прямого и тем более фронтального столкновения невысока. Причина – протяженность границ, которая превышает полторы тысячи километров. Война на таком фронте немыслима. (Кажется, последний опыт столкновения таких масштабов наблюдался во время десятилетней ирано-иракской войны. Вряд ли в Алжире или Рабате найдутся горячие головы, готовые повторить этот опыт). Поэтому наиболее вероятным можно считать сценарий, в соответствии с которым столкновения будут локализованы на части западносахарской территории, причем алжирская армия масштабного и непосредственного участия в них принимать не станет, ограничившись поставками вооружений, разведданных, инструкторов и «добровольцев». Собственно, примерно такой и была война 1975-91 годов. И тут встает важный вопрос: а смогут ли стороны удержать конфликт в этих рамках? Ведь все последние годы они активно наращивали свою военную мощь, готовясь к некой «решающей» схватке. Уровень их военных потенциалов исключает уверенную и быструю победу одной из сторон. Но согласиться на войну, результатом которой снова станет взаимное истощение без конкретного результата, им будет крайне сложно. А значит, будет столь же сложно отказаться от соблазна эскалации и развязывания «тотальной», а не локальной войны. Но как раз этого обе стороны не желают. Круг замкнулся: война, вроде, неизбежна, но из-за угрозы неконтролируемого разрастания она нежелательна. Выходов из этой ситуации видится три: либо одна из сторон ждет момента, когда другая окажется настолько ослаблена, что будет не в состоянии воевать, и идет путем односторонних действий; либо каждая из сторон начинает мобилизацию внешних союзников с тем, чтобы добиться решения проблемы в свою пользу без необходимости вести тотальную войну (одновременно пытаясь ослабить соперника путем разного рода подрывных действий); либо, наконец, внешние игроки приходят к некоему консенсусу, который затем предъявляется соперникам в качестве новой основы для их взаимоотношений. Первый вариант был не без успеха разыгран марокканцами в предыдущий период, когда Алжир был существенно ослаблен из-за кризиса власти. Режим ныне покойного президента Абдельазиза Бутефлики, выстоявший под ударами «арабской весны», оказался не в силах справиться с ее последствиями, ростом недовольства, экономическими и социальными проблемами. Политическая и военная элита долгое время не могла консолидироваться. Проще говоря, алжирцам было не до Западной Сахары. Этим воспользовался Рабат, который объявил о создании двух новых провинций на юге королевства и развернул кампанию за признание фактической аннексии Западной Сахары. И к 2021 году свои консульства на новых марокканских территориях открыли более 20 стран. Абсолютное большинство из них – африканские государства, поддержка которых, конечно, была ценна, однако она не позволяла вывести процесс за достаточно узкие рамки африканского «междусобойчика». Настоящий прорыв случился в октябре 2020 года, когда свое консульство на новых марокканских территориях открыли ОАЭ – первым из арабских государств. За ними последовали Иордания и Бахрейн. А в декабре того же года тогдашний президент США Д. Трамп подписал декларацию о признании суверенитета Марокко над Западной Сахарой. Казалось бы, дело в шляпе. Получив признание своих прав со стороны Вашингтона, Рабат выиграл. Но не все так просто. Дело в том, что Трамп поставил марокканцам условие: нормализовать отношения с Израилем. В этом, на первый взгляд, ничего особенного не было, ибо Рабат всегда поддерживал весьма тесные связи с Тель-Авивом, в том числе и официальные. Ведь в еврейском государстве проживают порядка полумиллиона выходцев из королевства, многие из которых занимают весьма важные посты в правительстве. Поэтому нынешняя «нормализация» выглядела как формальность. Однако для Алжира сделка между Марокко, США и Израилем стала сигналом для мобилизации на борьбу с врагами «великого дела арабов» – независимости всех арабских народов, будь то западносахарский или палестинский. И мароккано-израильская «нормализация» как бы вскрыла антиарабскую сущность режима в Рабате, с которым теперь не может быть никаких компромиссов. В этом контексте смириться с марокканской аннексией Западной Сахары для Алжира стало невозможным. С другой стороны, немаловажно, что в сегодняшних реалиях голос США далеко не всегда является решающим. За Америкой Трампа не последовал Запад. Европейский Союз, как и многие азиатские союзники США, не изменил своей позиции о непризнании прав Марокко на Западную Сахару. А это означало, что игра далеко не закончена. И стороны перешли ко второму сценарию – мобилизации внешних союзников. Рабат сделал ставку на Израиль. Летом текущего года здесь побывал глава МИД, а в ноябре – министр обороны Израиля. Само собой разумеется, Тель-Авив признал права Марокко на Западную Сахару, а затем – заключил секретные договоренности о поставках современного оружия, разведданных, инструкторов и т.п. США также продолжили свою традиционную поддержку Рабата. Что касается Алжира, то он издавна ориентирован на закупку вооружений в России. Так, он уже приобрел комплексы «Искандер», ЗРК С-400, самолеты Су-34 и, возможно, Су-57. По оценкам российских СМИ, благодаря этим многолетним поставкам, Алжир располагает самой современной и мощной армией в регионе. Однако есть основания сомневаться в том, что он имеет разрешение Москвы использовать это оружие в ходе операций, тем более наступательных, в Западной Сахаре. Поэтому, чтобы иметь руки развязанными, Алжир обратился и к Турции – наследнице Оттоманской империи, в состав которой он некогда входил. И, судя по данным прессы, Анкара не отказала: турки вообще демонстрируют настойчивость в деле возвращения в свои давние зоны влияния. Дружба с Алжиром тем более естественна для них, если учесть совместную заинтересованность в делах соседней Ливии, а также алжирский нефтегазовый потенциал. Но и этого мало: в последнее время появилась информация о том, что дружественный Алжиру западносахарский фронт ПОЛИСАРИО наладил тесные связи с ливанской Хизбаллой, а через нее – с Ираном. Таким образом, на западе арабского мира, в Магрибе, складывается картина, во многом повторяющая ситуацию, сложившуюся на востоке, в Машрике: к решению арабских проблем получили доступ не только глобальные игроки (США и РФ), но и неарабские участники ближневосточного концерта – Турция, Иран, Израиль. И их роль постепенно возрастает, ибо арабы самостоятельно не в состоянии найти выходы из лабиринтов своей истории и географии. И главным вопросом на сегодня видится: состоится ли переход от второго из рассматриваемых нами сценариев к войне или к консенсусу внешних игроков (третий сценарий). Проблема в том, что внешний консенсус, как правило, недостижим без войны, ибо (как учит классическая геополитика à la Киссинджер) война – это универсальное средство для установления баланса сил. С другой стороны, опыт Сирии, Йемена, Ливии показывает: ограниченной войны тут ожидать не приходится. Но ведь тотальной войны ни Марокко, ни Алжир не сдюжат. Будь они один на один – угроза такого столкновения была бы минимальной. Но участие «помощников» в лице Анкары, Тель-Авива и Тегерана выглядит очень и очень угрожающе. Поскольку речь идет о балансе сил между ними, а не между Марокко и Алжиром. Увы, в наше безумное время нельзя быть уверенным ни в чем. Никакие, даже самые, казалось бы, невероятные сценарии, не исключены. Так, если грянет тотальная мароккано-алжирская война, один из ее фронтов окажется на севере, в горах алжирской Кабилии: официальные лица в Рабате уже заявили о готовности поддержать стремление берберского населения этой области к независимости. А война в Кабилии может затронуть Средиземное море, а в пределе – поставить под угрозу безопасность судоходства через Гибралтарский пролив… Чтобы избежать призрака катастрофы такого масштаба, требуется работа на двух важнейших направлениях: во-первых, нужно отрезвляющее вмешательство глобальных держав, во-вторых, необходимы усилия ответственных посредников. Учитывая опыт, наработанный в Машрике (в частности, в Сирии и вокруг нее), большую роль могут сыграть Россия и ОАЭ: именно они имеют рычаги влияния на всех трех неарабских ближневосточных игроков и могли бы конструктивно содействовать поискам компромиссов между Рабатом (ОАЭ) и Алжиром (Россия). Фото: twimg.com

Выборы в Ливии: риски и перспективы

До выборов в Ливии, намеченных на 24 декабря, которые многие аналитики и эксперты называют не иначе, как «судьбоносными» для растерзанного гражданской войной государства, остается всего около месяца. При этом неожиданных поворотов становится все больше. Так, 16 ноября лидер Ливийской национальной армии (ЛНА) Халифа Хафтар официально зарегистрировался в качестве кандидата на пост президента страны в восточном городе Бенгази. В данном контексте британские эксперты из Economist Intelligence Unit (EIU) отмечают, что эта инициатива фельдмаршала может провалиться, и дело даже не в том, что в свое время Правительством Национального Согласия (ПНС) он был объявлен военным преступником. Проблема в том, что, согласно законодательству Ливии, которое, впрочем, сегодня недоработано, на пост президента не может баллотироваться человек, имеющий судимости или двойное, тройное и т.д. гражданство. Напомним, что Хафтар, имевший в свое время связи с Национальным фронтом спасения Ливии и ЦРУ планировал вторжение в Ливию, однако Муаммар Каддафи тогда предотвратил подобный ход событий, устроив переворот в Чаде, где и находился Хафтар. В результате американцы эвакуировали фельдмаршала и 350 его сторонников в Штаты, где ему предоставили американское гражданство. После этого Хафтар прожил около 20 лет в городе Виенна, штат Западная Виргиния. Тем не менее, в EIU в данном контексте добавляют, что поскольку правила выборов все еще неясны, у Хафтара может быть некоторая свобода действий. К примеру, фельдмаршал может отказаться от своей военной роли в ливийском кризисе, что предусмотрено в процедурах избирательного законодательства, предложенных Палатой представителей Ливии. Помимо этого, 14 ноября стало известно, что сын бывшего лидера Ливии Муаммара Каддафи – Сеиф аль-Ислам Каддафи, который последние десять лет не был активной политической фигурой в стране, также зарегистрировался в качестве кандидата в президенты. Впрочем, несмотря на наличие у него прочных связей с местными племенами, на него распространяется ордер на арест, выданный Международным уголовным судом (МУС) в 2011 году, по которому он правда не был осужден. Несмотря на крайнюю политизированность и, уж простите, бесполезность такой организации, как МУС, для Каддафи это может оказаться серьезным юридическим препятствием. Помимо этого, в том же 2011 году Сеиф аль-Ислам Каддафи был арестован ополченцами из города Зинтан в то время как направлялся в сторону Нигера. Уже в 2015 апелляционный суд в Триполи вынес ему смертельный приговор, который, впрочем, так и не был приведен в исполнение, так как зинтанцы отказались выдавать его. Более того, спустя определенное время Каддафи и вовсе выпустили на свободу. В Институте Ближнего Востока (ИБВ) подчеркивают, что возвращение Сеифа аль-Ислама в ливийскую политику обусловлено, вопреки ряду заявлений различных аналитиков, не тем, что он является «западным проектом», а наличием у него наработанных контактов среди «Братьев-мусульман» (запрещенная в РФ террористическая организация) и прочих джихадистов. А также значительного количества компромата на их местных деятелей. Помимо этого, он обладает контролем над обширными зарубежными авуарами семьи бывшего ливийского лидера, пользуется поддержкой своего племени каддафа. Но самое главное, как отмечают в ИБВ — «именно Сейф аль-Ислам стоял в свое время за проектом инкорпорации умеренных и не очень исламистов в политическую структуру Джамахирии на последнем этапе правления своего отца». Отметим также, что ливийский военный прокурор в свою очередь тоже усложнил ситуацию для обоих кандидатов, официально попросив приостановить выдвижение их кандидатур, подчеркнув значительный риск того, что выборы будут сорваны по мере начала избирательной кампании. При этом Высшая национальная избирательная комиссия страны объявила, что после завершения процесса регистрации избирательный орган проверит полномочия кандидатов, а затем объявит, кто имеет право баллотироваться. В этой связи аналитики Economist Intelligence Unit считают, что и Хафтару, и Каддафи в конечном итоге запретят баллотироваться. И этот прогноз действительно уже начал сбываться, хоть пока и частично. 24 ноября сына Каддафи Сеифа аль-Ислама исключили из избирательных списков по «юридическим причинам». Еще одной неожиданной для некоторых кандидатурой на выборы стал премьер-министр временного Правительства национального единства (ПНЕ) Абдель Хамид Дбейба. Сюрпризом это решение видимо стало потому, что ранее он неоднократно заявлял, а также имел ряд договоренностей, что не будет баллотироваться на президентский пост. Но даже его неумение держать собственное слово не является главной проблемой. Аналитики из Института Ближнего Востока отмечают, что, во-первых, в начале 2021 года его назначение на пост главы Правительства национального единства подразумевало, что Дбейба должен был стать нейтральной фигурой, основной задачей которой была унификация и интеграция институтов и органов власти. С чем он, само собой, не справился. Ни политический, ни экономический раскол в стране не был ликвидирован. Более того, ЛНА во главе с Хафтаром по-прежнему контролирует большую часть востока Ливии. Во-вторых, для того, чтобы баллотироваться на президентский пост, Дбейба должен был покинуть пост премьер-министра, а также отказаться от выполнения государственных функций как минимум за три месяца до выборов. В ИБВ отмечают, что все остальные кандидаты, которых уже более 23, данное условие выполнили, но Дбейба – нет. В-третьих, само назначение Дбейбы на пост премьер-министра было очень неоднозначным. На слушаниях в рамках Форума ливийского политического диалога под эгидой ООН ряд участников прямо обвинял политика и бывшего бизнесмена из Мисураты в коррупции. Тем не менее, он стал компромиссной фигурой, которая устроила большую часть участников. При этом не лишним будет добавить, что другой кандидат в президенты – Акил Салех, экс-спикер Палаты представителей, и вовсе выразил вотум недоверия премьеру Дбейбе за нецелевое расходование средств бюджета, а также за перекос в распределении финансирования в пользу Триполитании и в ущерб Киренаики. Говоря о выборах в целом, отметим тот факт, что последний год обстановка в Ливии была более-менее стабильной. Более того, инвесторы и международные наблюдатели даже предположили, что после избирательной кампании правительство может быть сформировано уже в начале 2022 года, что позволит начать реализовать послевоенные проекты по восстановлению страны. Причем бороться за них будут все крупные инвесторы и страны, имеющие свои интересы в африканском государстве, в том числе Россия, Китай, ЕС, а также Турция, Египет, Тунис и т.д. Аналитики EIU даже прогнозируют рост реального ВВП на уровне порядка 12%, чему будут способствовать высокие цены на нефть и, как следствие, высокие доходы от экспорта. А согласно оценкам Fitch Solutions, в 2022 году реальный ВВП вырастет еще на 4,6%, а в 2023 году – на 6%. Номинальный ВВП при этом в 2021 составит 10,3 млрд долларов, в 2022 – 11,9 млрд, а в 2023 – 13,3 млрд. Продолжит увеличиваться и население. По прогнозам, в этом году оно достигнет 6,96 млн человек, а в 2023 уже 7,12 млн. Рост номинального и реального ВВП, создание стабильного правительства и власти в целом, – все это действительно могло бы создать условия для притока крупных инвестиций и, как следствие, начала возрождения некогда процветающего африканского государства. В данном контексте выборы, намеченные на 24 декабря, следует рассматривать в качестве ключевого риска для стабильности и перспектив Ливии. Если в стране пройдут контролируемые выборы, которые не приведут к протестам или новому витку гражданской войны, то и шансы на воплощение в жизнь позитивных сценариев будут, а если обстановка в стране накалится – речи об экономическом росте, привлечении иностранных инвестиций и хоть каком-то процветании идти уже не будет. При этом спровоцировать новый кризис может значительное число факторов. В том числе недопуск на выборы какого-либо из кандидатов, будь то Хафтар, Каддафи, что уже произошло, а также Салеха или Дбейба. Ряд аналитиков, в том числе и из Economist Intelligence Unit, и вовсе считают, что достаточно напряженная политическая обстановка в Ливии может привести к переносу выборов на 2022 год даже несмотря на тот факт, что уже начался процесс регистрации кандидатов. В ИБВ же в свою очередь также подчеркивают, что на сегодня не ясно, как будут в Ливии обеспечивать безопасность избирательных участков, сможет ли судебная власть оперативно и справедливо решать споры, связанные с выборами, а также как будут приведены в исполнения вероятные наказания. Могут ли организаторы выборов гарантировать, что независимые наблюдатели будут иметь доступ к избирательным участкам, даже в отдаленных районах? Организовала ли Высшая национальная избирательная комиссия независимую внешнюю проверку реестра избирателей? Все эти вопросы говорят о том, что в случае, если выборы состоятся, их результаты будут крайне сомнительными и каждый из кандидатов постарается их оспорить. В ливийских реалиях – вероятно и с применением оружия. Подобный сценарий также является значительным риском, который останется на повестке дня вне зависимости от того, будут перенесены выборы или нет.

Египетско-израильский дуэт в Восточной Африке

Военный переворот в Судане и эскалация гражданской войны в Эфиопии заставляют вернуться к рассмотрению ситуации в регионах Африканского Рога и бассейна Нила. В опубликованном ранее материале внимание было сосредоточено на конфликте вокруг эфиопской плотины «Возрождение». Последние события дают повод расширить рамки нашего анализа. Возьмем суданский переворот 25 октября. Едва ли его руководитель Абдельфаттах Бурхан решился на него без ведома Каира. Все-таки традиционные связи между военными двух стран весьма сильны, и египтяне в любом случае не могли не быть в курсе замыслов суданских генералов. И им не составило бы труда при желании сорвать эти замыслы, заблаговременно предупредив гражданские власти в Хартуме. Но они этого не сделали. В этом контексте представляет интерес и тот факт, что Египет воздержался от осуждения переворота, даже когда его об этом попросили Америка и Британия вместе с Саудовской Аравией и ОАЭ. Эти четыре страны подписали совместное заявление с требованием восстановления гражданского переходного правительства в Судане и пригласили АРЕ присоединиться к нему. Но Каир отказал. Это позволяет полагать, что Египет счел приход к власти в Хартуме военных шагом в правильном направлении, поскольку позволит ему наладить более тесные союзнические отношения с Суданом, добившись от него полной и гарантированной солидарности, в частности, по эфиопской проблеме. В Эфиопии же в эти дни произошло событие, способное поставить под вопрос сохранение у власти режима Абия Ахмеда. Речь идет об объединении двух сильнейших этно-политических группировок, ведущих вооруженную борьбу против центрального правительства: Народного фронта освобождения Тыграя (НФОТ) и Армии освобождения Оромо (АОО). Не вдаваясь в историю нынешнего обострения внутриэфиопских конфликтов (об этом можно прочитать здесь и здесь), следует, однако, подчеркнуть, что без внешней поддержки ни Тыграй, ни Оромо были бы не в состоянии вести столь длительные и успешные боевые действия против сил федерального правительства Аддис-Абебы. Тем более, что в Тыграе против местных повстанцев действует и армия Эритреи. В качестве рабочей гипотезы допустимо предположить, что Египет, как минимум, заинтересован в ослаблении позиций Ахмеда (партия которого, кстати, получила абсолютное большинство в ходе состоявшихся летом текущего года выборов). Поэтому вряд ли придется удивляться, если когда-нибудь откроется, что Страна пирамид оказывала посильную помощь повстанцам. Но даже если так оно и было, тем не менее едва ли Каир в состоянии вести подобную деятельность в одиночку. Одно дело – иметь разветвленную агентурную сеть и быть в курсе событий, другое – осуществлять масштабные и долговременные трансграничные операции по снабжению отрядов боевиков оружием. Тут не обойтись без прикрытия – причем со стороны очень сильных компаньонов, которые должны быть заинтересованы в контроле над всем регионом и которые, по сути, осуществляют управление всеми процессами, протекающими здесь. Таким компаньоном видится Израиль, который очень давно интегрирован в сложную систему конфликтов в регионе и имеет огромный опыт поставок оружия (легальных и нелегальных) практически всем участникам всех бесчисленных войн, сотрясавших Африканский Рог в течение десятилетий. Если принять эту гипотезу, многое становится логичным. Вернемся к суданским событиям. Оказывается, что местные военные были наиболее горячими сторонниками курса на «нормализацию» с еврейским государством – в отличие от гражданской администрации. И переворот генерала Бурхана, как считают некоторые наблюдатели, может ускорить этот процесс. С точки зрения Каира, это вполне логично и оправдано: ведь Египет был первой арабской страной, заключившей мир с Израилем. И он вполне мог посодействовать тому, чтобы братский Судан оставил свои сомнения и наладил отношения с Тель-Авивом. Который, в свою очередь, способен оказать практическую помощь в решении «экзистенциальной» проблемы эфиопской плотины. Конечно, неожиданное успешное наступление, которое развернули отряды НФОТ и АОО на правительственные войска этой осенью, могли просто совпасть по времени с переворотом в соседнем Судане. Однако придется признать, что такое совпадение сулит выгоды Египту. Генерал Бурхан, нуждающийся в братской поддержке, с одной стороны, и слабеющий на глазах Нобелевский лауреат Абий Ахмед, с другой, – неплохое сочетание. И все это – без вмешательства американцев (всегда шумного и грубого – вспомнить хотя бы их эпопею в Сомали), без обращения за поддержкой к «братским арабским государствам» (всегда безрезультатным)… А больше и обращаться-то не к кому: Китай вмешиваться не станет; России, на фоне приключения в ЦАР и Мали, только Эфиопии не хватает; Европа вообще бессильна… Есть еще Турция, но она пока не нарастила потенциал, достаточный для по-настоящему сложной игры. С какой стороны ни погляди – остается один Израиль. Он ведет долгосрочную стратегическую игру по завоеванию позиций в Африке. Летом этого года с помощью Египта ему удалось получить статус наблюдателя при Африканском союзе. А ответная услуга – содействие Каиру в разрешении проблемы эфиопской плотины – сделает Тель-Авив арбитром в одном из самых сложных, конфликтных и стратегически важных районов на карте мира. Ведь простого решения в сложившейся вокруг плотины ситуации не существует. В идеале нужно добиться гарантий безопасности этого гигантского сооружения, ибо оно уже построено и его безопасность – действительно вопрос жизни для миллионов людей, живущих ниже по течению Нила. Такие гарантии никакое правительство в Аддис-Абебе дать не способно: слишком уязвимо само эфиопское государство перед лицом всевозможных «фронтов освобождения» любого из множества народов, населяющих эту бывшую империю. Поэтому вряд ли будет неожиданностью появление плана превращения ее, например, в конфедерацию и одновременного создания некоего международного консорциума по управлению «Великой плотиной возрождения Эфиопии» с непременным участием Египта, Судана и – Израиля. Увы, после многих лет экспериментов над ближневосточными государствами подобная картина не кажется бредом сумасшедшего. И Абий Ахмед имеет все основания опасаться повторения в Эфиопии сирийского и ливийского сценариев. Что касается Египта, то он, похоже, вынужден все дальше погружаться в стратегическое одиночество, попадая во все большую зависимость от своего «закадычного врага» – Израиля. Фото: newschainonline.com

1 2 3

Cтраница новостей Африка