Китай на Ближнем Востоке: что это значит для России?

Появление «китайского фактора» на Ближнем Востоке неизбежно ведет к изменению баланса сил и интересов главных игроков. Насколько Китай способен потеснить в регионе Америку и сказаться на позициях России?

Ближневосточная стратегия Китая базируется на двух концептуальных основах: «Один пояс – Один путь» (ОПОП) и Глобальная инициатива в области безопасности. Они дополняют друг друга: ОПОП нацелен на создание максимально широкой международной глобальной транспортно-логистической и, в конечном счете, экономической системы, а условия ее нормального бесперебойного функционирования описываются в Глобальной инициативе безопасности.

При этом экономическая составляющая – ОПОП – была ведущей; в течение многих лет Китай целенаправленно создавал прочную основу своих связей с Ближним Востоком и базу своего присутствия здесь. Так, еще в 2016 году Си Цзиньпин посетил Эр-Рияд и Тегеран, и с тех пор началось бурное развитие торгово-экономических, финансовых и иных отношений стран региона с Пекином.

Хотя китайцы не выходили за рамки чисто экономических связей, но размах их деятельности воспринимался в Вашингтоне со все большим раздражением. Американцы предложили региону собственную концепцию развития – трамповскую «сделку века», основанную на формировании единого экономического пространства, политическим оформлением которого должны были стать «соглашения Авраама».

В рамках этой «сделки» Китаю отводилось определенное место. Предполагалось, что Пекин должен будет согласиться на него и не станет претендовать на большее. Проще говоря, в Белом доме надеялись, что китайцы согласятся с тем, что только в Вашингтоне можно получить допуск к перспективным проектам развития Ближнего Востока.

Едва ли эта логика могла устроить Пекин. И дело, скорее всего, не в том, что Китай вынашивает планы вытеснения Америки с Ближнего Востока с помощью массированного экономического наступления. Китайская дипломатия никогда не направлена против кого бы то ни было; она ставит целью добиваться т.н. «сопряжения». Этот термин, в частности, применяется к российско-китайским отношениям: сопряжение интеграционных процессов в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и китайской инициативы ОПОП. Вероятнее всего, подобное сопряжение ОПОП с американской «сделкой века» было – и остается – стратегической целью Пекина на Ближнем Востоке.

После визитов Си в Эр-Рияд и Тегеран в 2016 году напористость китайцев в регионе всполошила Вашингтон. Настолько, что в 2021 году разведка убедила Белый дом: КНР ведет строительство глубоководного порта Халифа в Абу-Даби, который может быть использован китайским военным флотом. Последовала соответствующая команда, и Эмираты отрапортовали о пересмотре условий сотрудничества с КНР по этому проекту.

По схожему сценарию развивались события и вокруг израильских портов Хайфа и Ашдод. Однако ни один проект не был закрыт. Ни Эмираты, ни Израиль не отвернулись от Китая. По этому можно судить о том, насколько серьезно в регионе уже тогда расценивали перспективы развития ОПОП. Именно эта китайская инициатива оказалась наиболее привлекательной на фоне фактически замороженной американской «сделки века».

Но почему эта сделка не сработала? Думается, что американцы в своей стратегии сделали главный акцент не на экономике, а на политике – на «соглашениях Авраама», которые, по логике Вашингтона, должны были подготовить надежную почву для запуска амбициозных экономических программ. Это сбило темп, который пытался задать процессу Трамп, и в результате американский план утратил привлекательность и конкурентоспособность.

Китайцы же продолжали принципиально работать только на экономическом фронте, игнорируя политику. Правильность такого подхода стала полностью очевидной, когда в 2021 году Китай и Иран заключили договор о стратегическом партнерстве. Оказалось, что Америка, блокируя выгодные для стран региона проекты с КНР, уже не в силах остановить наступление Китая на иранском направлении и не в состоянии предложить ничего более интересного, хотя, конечно, все еще может кому-то в чем-то помешать.

В тот же период появилась информация о том, что Пекин, якобы, помогает Саудовской Аравии в развитии ракетной, а то и ядерной, программ. Это означало, что Китай уже вторгается в сферы влияния на региональные балансы сил. И это его наступление США остановить тоже уже не в силах.

Логично предположить, что тогда в Вашингтоне поняли необходимость поиска формулы «сопряжения» американской и китайской стратегий на Ближнем Востоке. Не исключено, что сложность этой задачи была одной из причин, по которой визит президента Байдена в Залив в 2022 году сперва был перенесен, а когда все-таки состоялся, то оказался столь безрезультатным. Но и для Китая поиск взаимоприемлемого решения вряд ли был прост: прошлогодний визит председателя Си в регион также был перенесен с мая на декабрь… Правда, его результаты были не в пример лучше.

За ним последовал февральский визит президента Ирана в Китай, итогом которого стало начало практической реализации программы стратегического сотрудничества двух стран. К весне текущего года была создана по-настоящему прочная, устойчивая платформа, обеспечивающая твердое и долгосрочное присутствие Китая в Заливе. И на этой основе Пекин сделал следующий шаг, подняв свою региональную роль до политического уровня; вслед за ОПОП в дело вступила Глобальная инициатива по безопасности. Судя по всему, Ближний Восток стал одним из первых регионов (наряду с Украиной), где Китай начнет применять эту инициативу на практике.

Это означает, что конкуренция между концепциями «сделки века» и ОПОП дополняется конкуренцией между американскими «соглашениями Авраама» и китайской Глобальной инициативой. Но ведет ли эта конкуренция к конфронтации? Едва ли.

То, с чем Китай вышел на ближневосточную политическую сцену, вполне укладывается в логику американской стратегии. Судите сами: нормализация отношений между Ираном и КСА (а значит, и со всеми странами Залива плюс Египет) – важнейшая составляющая плана по «превращению Ирана в ответственного участника баланса сил». Эта нормализация готовилась давно, и Америка никак не мешала этому. По-видимому, вопрос заключался в том, кто возьмет на себя ответственность за нее, а точнее – кто поручится за Иран. Эту роль на себя мог взять только Китай. Что он и сделал, оказав тем самым огромную услугу США. Любопытно, что одним из результатов такого шага может стать ситуация, при которой судьба «ядерного досье» Ирана будет решаться между Вашингтоном и Пекином, а остальные участники «венского формата», включая Россию, будут выведены за скобки.

В одном из первых комментариев на новость об ирано-саудовских договоренностях в Пекине официальные лица в США отметили: Вашингтон волнует прежде всего прекращение конфликта в Йемене и обстрелов территории КСА с йеменской территории. Ответом стал отказ Ирана продолжать вооружать хуситов, на фоне которого Китай в ООН заявил о «готовности решить йеменский вопрос».

Вероятно, этих примеров недостаточно, чтобы однозначно утверждать: Китай и Америка отрабатывают механизмы не конфронтации, а сопряжения своих ближневосточных стратегий. Но давайте посмотрим на то, что творится в Израиле: жесточайший внутриполитический кризис фактически лишил Тель-Авив возможности проводить активную региональную политику, что открыло самые широкий возможности для реализации китайских проектов с арабами, иранцами и турками. Случайно ли это? Едва ли, учитывая мощь американского влияния на еврейское государство. Иными словами, есть веские основания полагать, что (временная) нейтрализация Израиля – один из возможных признаков сложной игры, которую ведут в регионе Пекин и Вашингтон, чтобы изменить баланс глобальных сил в регионе. При этом американцы, по-видимому, стремятся переложить основную тяжесть ответственности за региональную стабильность на плечи китайцев, оставляя за собой возможности блокировать те действия Пекина, которые будут идти вразрез с американскими интересами.

Такое развитие ситуации несет значительные риски для России, поскольку одним из прямых последствий американо-китайского стратегического «сопряжения» может стать сокращение места и роли Москвы на Ближнем Востоке. В качестве примера (пока теоретического) можно привести китайское посредничество в Сирии: КНР могла бы выступить с инициативой замены «астанинского формата» на «пекинский» и добиться того, в чем пока не преуспела Москва – усадить за один стол Дамаск и Анкару. Это не выглядит невероятным… Готова ли Россия к такому?

Другой пример: Китай предложил провести в Пекине всеобъемлющий саммит стран Персидского залива, включая арабов и Иран. Он может увенчаться формированием региональной структуры безопасности под эгидой КНР. Найдется ли в ней место для России? Вероятно, да. Неспроста же проводятся военно-морские учения РФ, КНР и ИРИ. Да и расширение ШОС в сторону Залива тоже может гарантировать нам участие в региональном балансе. Но условия, масштабы, степень самостоятельности такого участия могут оказаться ограниченными.

Модель взаимодействия России с китайской стратегией в Заливе может стать типовой для такого взаимодействия и в других, прилегающих регионах, в частности, на Африканском Роге и в Красном море, в Восточном Средиземноморье. И тут, как и в Заливе, речь, скорее всего, будет идти о встраивании России в логику действий Китая с перспективой постепенной утраты свободы действий и возможностей для маневра.

Конечно, при этом наша роль, опыт, связи, наше активное содействие будут незаменимы для Пекина. Но надолго ли? Над этим следует подумать…