Он утратил свою исключительность и должен определиться, какое место хотел бы занять в новых реалиях ближневосточного региона.
Масштабы и темпы изменений, происходящих на Ближнем Востоке, похоже, застали Израиль врасплох. Создается устойчивое впечатление, что еврейское государство утратило стратегическую инициативу и теперь вынуждено лишь реагировать на то, что происходит вокруг него. Чтобы выжить, ему необходимо в авральном порядке определить свое место в складывающейся региональной системе – притом, что новое место, новая роль Израиля здесь будут кардинально отличаться от тех, что были раньше.
Getty Images
Понимание надвигающейся экзистенциальной угрозы отчетливо проявилось в израильском обществе еще в прошлом году, когда целый ряд политиков и интеллектуалов выступили с предупреждениями о скором и чуть ли не неизбежном крахе израильского государства. Доводы при этом были самыми различными, включая ссылки на библейскую историю, но выводы сводились к паническому «конец близок».
Как можно видеть сегодня, эти настроения были оправданы: никогда за свою современную историю Израиль не был так слаб и дезориентирован, как в наши дни. И причины этого, вне всякого сомнения, гораздо шире, нежели судебная реформа Нетаньяху. Истинные причины, скорее всего, кроются в том, что вектор развития Израиля не совпадает с общим направлением развития региона. Еврейское государство оказывается не в состоянии органично встроиться в региональную структуру. Чтобы сделать это, ему необходимо кардинально измениться; тот Израиль, который мы знаем последние 75 лет, должен уступить место чему-то качественно новому. Как именно это произойдет и каков будет результат – этот вопрос, пожалуй, становится главным для всего Ближнего Востока.
В чем же заключаются «нестыковки» развития Израиля и региона в целом?
Прежде всего, в том, что Израиль изначально являлся инородным телом. Это государство было создано решением внешних, глобальных игроков, населено выходцами из внешнего мира, всю свою историю существовало и развивалось исключительно при опоре на внешнюю поддержку, и его роль, в конечном счете, сводилась к тому, чтобы быть проводником, материальным носителем интересов внешних сил.
Это положение обеспечивало Израилю абсолютное, бесспорное лидерство в условиях, когда Ближний Восток оставался центральной ареной стратегических игр глобальных игроков. Но по мере того, как фокус интересов этих игроков сместился, и в регионе начались процессы «суверенизации», прежняя сила Израиля превратилась в его слабость.
С исчезновением СССР Израиль перестал играть роль ближневосточного форпоста Запада в противостоянии Москве. Уже одно это могло поставить под сомнение смысл существования еврейского государства, во всяком случае, с точки зрения его востребованности в глобальной стратегии США. Но на место Москвы счастливо явился другой «монстр» – Иран. Призрак аятолл с атомной бомбой продлил для Израиля его «форпостное» амплуа – до 2015 года, когда была заключена «ядерная сделка» (СВПД).
В тот момент стало очевидно, что исключительности Израиля в регионе приходит конец: он оказался перед необходимостью отказа от статуса «представителя Запада» в арабо-мусульманском мире и перед настоятельной необходимостью определения своего чисто регионального места. На первый взгляд, это не составляло проблемы: Тель-Авив – идеальный фактор сдерживания (он же спарринг-партнер) для Тегерана, защитник региона от персидского шиитского экспансионизма.
В рамках этой логики появились «соглашения Авраама»: был запущен механизм нормализации отношений еврейского государства с арабскими соседями, его встраивания в новую экономическую ткань региона. И, казалось бы, путь в будущее открыт: вместе с арабами-суннитами (а в перспективе – и с турками) в противовес Ирану – что может быть более естественным?
Однако на деле все оказалось на порядки сложнее.
Начать с того, что у Израиля уже нет гарантированной возможности в любой момент опереться на поддержку США. «Ядерная сделка» Вашингтона с Тегераном (каким бы ни был ее статус) и «соглашения Авраама», по сути, загнали еврейское государство в ситуацию стратегического одиночества. Более того, они поставили Израиль, что называется, «на одну доску» с его региональными соседями. Подобного не было никогда в современной истории страны, и это та смертельная опасность, которой израильтяне боятся больше всего.
В этих условиях, утратив свою прежнюю исключительную стратегическую ценность в глазах Запада в целом и США в частности, оказавшись «одним из многих» ближневосточных государств, Израиль встал перед необходимостью четко определить свой истинный статус. Или, иными словами, стать «вещью для себя», а не для своих бывших союзников и покровителей. И он это сделал: в 2018 году, при премьере Нетаньяху был принят закон о еврейском характере государства Израиль.
Все то же стратегическое одиночество заставило по-новому посмотреть и на извечную для Израиля проблему Палестины, а именно – на формулу «два государства для двух народов». В новых условиях это решение грозит еврейскому государству утратой минимальных гарантий безопасности, фактически отдает эту безопасность на откуп соседям, что недопустимо.
Отсюда – курс на форсированное строительство еврейских поселений и разработка (правительством Нетаньяху) планов аннексии Западного берега реки Иордан (в 2020 году).
Понятно, что их реализация поставит крест на формуле «двух государств» и станет прямым вызовом со стороны Израиля всему региональному окружению. Ближний Восток, да и мир в целом, окажутся перед выбором: либо признать Израиль в качестве национального еврейского государства в границах, включающих остатки палестинских территорий, либо – война, способная перерасти в ядерную. Расчет при этом достаточно очевиден: страх перед такой войной заставит соседей смириться с новым Израилем, который будет готов к самому широкому взаимодействию на этой основе.
Игра, безусловно, рискованная, но едва ли ей есть рациональная альтернатива.